Этот мир не выдержит меня. Том 5
Шрифт:
«Глупый юнец в скудоумии своём решил, что сможет обмануть умудрённого жизнью старца, но тот сразу заметил подвох. Фальшивое недоверие к его безграничным познаниям вызывало лишь смех учёного мужа, жаль только, ослабевшее тело не позволяло ему огласить округу звонким, словно брачные трели южных забаров, хохотом. Как неразумному ребёнку ни за что не провести взрослого человека, так и скудоумному юнцу ни за что совладать с разумом, превосходящим его собственный в тысячи раз!».
Как и следовало ожидать, прямой укол по самолюбию результата не дал. Однако, если атака в лоб не увенчалась успехом, это означало лишь одно — нужно попробовать зайти с фланга. Тот, кто считает себя
— Ты, старец, хоть и выдающийся, но далеко не единственный мудрец в этом городе, — я говорил нарочито пренебрежительно. — Мне уже рассказали о ложном золоте, и те рассказчики были не глупее тебя. Я знаю, что ложное золото блестит лишь в темноте, а на свету теряет блеск…
Я дал Фруасу Суару мгновение, чтобы он мог вставить свою реплику, но перо в его руках оставалось недвижимо.
— Но только под светом солнца оно становится по-настоящему тусклым, — продолжил я, не дождавшись реакции старика. — И только под светом солнца его можно разрушить.
Сказанное мной было лишь предположением, основанном на информации, полученной от Большого и Марка. Имелась ненулевая вероятность, что всё это лишь слухи, однако Фруас Суар быстро развеял мои сомнения.
Он нервно окунул перо в чернильницу и, в отличие от прошлых многословных записей, ограничился всего несколькими строчками.
«Заполучив лишь частичку знания, юнец со свойственным глупости самодовольством решил, что получил ответ на свой вопрос. Однако он даже не подозревал, что одного лишь солнечного света будет недостаточно…»
Дело сдвинулось с мёртвой точки. Старик, сам того не понимая, уже очень мне помог. Однако показывать радость было нельзя — несмотря на постоянно опущенную голову, он каким-то образом прекрасно видел всё, что происходило вокруг.
— Конечно, одного солнечного света не хватит, чтобы убить золотого гвардейца, — с издёвкой хмыкнул я. — Только идиот мог бы предположить подобное…
Я снова замолчал. Фруас Суар раздражённо дёрнул пером, но писать ничего не стал.
— Знающий человек дал мне рецепт зелья, — добавил я. — Смесь кислот в определённой пропорции… И если нанести эту смесь на клинок, то броню гвардейцев можно будет разрубить даже простым мечом.
Я намекал на «царскую водку», которая была действительно способна растворить золото — правда, обычное, а не ложное, — и Фруас Суар прекрасно понял намёк.
«Старец, вокруг которого продолжали сновать низкородные людишки, занятые своими бессмысленными делами, ликовал. Юнец оказался не только глуп, но ещё и доверчив! Он принял за истину слова какого-то необразованного дурака, который рассказал ему об известной каждому мало-мальски сведущему в алхимии человеку смеси кислых растворов. Некоторые невежды любят называть ту смесь алкагестом, якобы способным растворить в себе всё что угодно, но это не так! Если истинное золото не ржавеет, то ложное всегда покрытой ржой. Если истинное золото сияет на свету, то ложное блестит лишь во тьме. Если истинное золото действительно можно растворить тем „алкагестом“, то ложному он не страшнее обычной воды!».
Фруас Суар снова опустил кончик пера в чернильницу. Он так разошёлся, что явно не собирался прекращать свои эпистолярные упражнения. Я же внимательно следил за каждым написанным им словом.
'Старец давно перестал удивляться тому апломбу, с которым некоторые простолюдины стремятся явить миру своё невежество. Однако самодовольная физиономия юнца, его блестящие в полумраке глаза, его губы, готовые в любой миг растянуться в гнусной улыбке, выводили убелённого сединами мудреца из себя. Юнец не подозревал, что ответ, на мучающий его вопрос, всё время был совсем рядом, почти у него под рукой, но он, как и положено глупцу, не мог догадаться об этом! А всего-то нужно было понять, что ночь любит лгать, и лишь день способен раскрыть её обман. Что тьма всегда изменчива и потому лжива; что лишь солнце никогда не лжёт, и под его светом любая неправда слабеет, и что тогда её можно победить, но победить не светом, а лишь самой правдой!
Только истина сильнее обмана, так же как знание сильнее невежества, а благородство сильнее бесчестия. Однако столь высокие материи находились за пределами понимания того земляного червя, которому лишь волею непредсказуемой судьбы повезло родиться человеком'.
Корявенькие буквы скакали по строчкам. Я всматривался в них до боли в глазах. Чутьё во весь голос вопило: «Вот оно!». Однако разглядеть суть за витиеватыми и полными пафоса формулировками оказалось не так просто.
Я ещё раз перечитал последние абзацы. Поражающие своей «оригинальностью» мысли о том, что неправду может победить лишь правда, а ложь всегда бессильна перед истиной, казались пустыми умствованиями, которые вызывали только глухое раздражение и желание перейти к неконвенциональным способам ведения допроса.
«Старец с огромным удовольствием наблюдал за тем, как бессильный разум юнца пытается разгадать непосильную для него загадку. Глупец, столкнувшись с истинным гением, чувствовал лишь бессилие и раздражение. Бессилие перед подавляющей мощью чужого ума и раздражение собственным скудоумием…»
Фруас Суар спешил поглумиться надо мной в свойственной ему манере, однако добился обратного результата. Я тряхнул головой, отгоняя подальше мешавшие делу эмоции, и улыбнулся. Он говорил, что ответ всё время находился где-то рядом, буквально у меня под рукой… Что, если это не фигура речи?
Я посмотрел на себя. Взгляд сразу уткнулся в кошель, висевший на поясе. Мысли закружились в голове с утроенной скоростью, и уже через мгновение всё встало на свои места.
Старик не лгал. Неправду действительно может одолеть только правда, а средство победить гвардейцев барона Риордана действительно всегда находилось у меня под рукой.
Золото. Мягкое, тяжёлое, совершенно непригодное для изготовления оружия и чудовищно дорогое… Настоящее золото против золота ложного. Только так можно было пробить броню гвардейцев Риордана.
Похоже, меня ждёт очень затратная битва.
Глава 22
Я вытащил из кошелька увесистую жёлтую монету и крепко сжал её между пальцев. Что же, придётся использовать накопленные капиталы не по назначению. Впрочем, возможная цена меня совершенно не пугала. Лучше заплатить за победу золотом, чем кровью — на круг выйдет куда дешевле.
Фруас Суар, по-прежнему не отрывавший взгляда от амбарной тетради, каким-то невероятным образом заметил монету в моей руке. Он затрясся, но не в припадке вновь накатившего безумия, а от банальной злости. Перо, сдавленное узловатыми стариковскими пальцами, судорожно заметалось над листом бумаги.
«Благородный старец не верил собственным глазам! Непостижимо! Наглый юнец оказался куда прозорливее, чем можно было предполагать! Он сумел разгадать загаданную ему загадку, причём сделал это столь стремительно, стол быстро, будто бы походя… Неужели убелённый сединами мудрец ошибся, когда посчитал юношу непроходимым глупцом? Но если так, то в чём же таилась причина подобной ошибки? В том ли, что благородный старец за отсутствием манер, за грубостью, за дерзостью не сумел разглядеть пламя вострого разума — пламя, сродни тому, что горело внутри него самого, озаряя всё вокруг светом истинного благородства???».