Европа-45. Европа-Запад

Спросили где-то совсем рядом. И Клифтон закричал, заплакал, засмеялся:

— Есть, есть!

КОГДА ЛОМАЕТСЯ ЛЕД

Француз остался по ту сторону шоссе. Он предпочитал посмотреть, что получится из каши, которую заварил удивительный русский.

А те сумасшедшие уже возвращались. Туда шли втроем, теперь их шестеро. Ровно вдвое больше. Армия советского лейтенанта увеличилась на сто процентов. Раймонда Риго они могут не считать, он пошел с ними только из чувства солидарности.

— Очень хорошо, мосье Риго, что мы с вами встретились, — подходя ближе, сказал Михаил.

— Случай, — Риго пожал плечами.— Чистейший случай. Совсем не вижу, какая вам от меня польза. Я ведь только наблюдал.

— Вы привели нас к лагерю.

— Вам хотелось найти какой-нибудь лагерь. Я знал один из них, вот и показал.

— А нам как раз не хватало человека, хорошо знающего местность.

— Не думаете ли вы, что я буду проводником вашего... гм, сумасшедшего отряда?

— А хотя бы и так?

— Я протестую.

— Это ваше право. Мы никого не принуждаем.

— Кто это мы?

— Мы все. Я, пан Дулькевич, Юджин Вернер и три наших новых товарища...

Они говорили на ходу. Все семеро быстро удалялись от страшного места.

— Кто эти новые? — поинтересовался француз.

— Я еще не знаю, — сказал Михаил.

— Удивительно.

— Да, удивительно. А там, — Михаил махнул рукой, — остались еще девять. Мертвые. У нас даже нет времени их похоронить.

— Вы ошибаетесь, — вмешался один из новых. Это был Клифтон Честер. — Там остались не девять, а десять. Один из них комендант лагеря.

— Этот отдельно, — сказал Михаил. — Я считаю девять убитых.

— Мы возвратимся сюда после войны, — впервые заговорил Франтишек Сливка. — Вернемся, чтобы поставить им памятник из белого мрамора.

— И обязательно с ангелами, — добавил пан Дулькевич.

— Насколько я знаю, ангелы —это курьеры небесной канцелярии, которых бог посылает к своим фаворитам, — вмешался Раймонд Риго. — Но если быть фаворитом бога означает лежать в темном лесу с простреленной головой, то я бы не хотел иметь ничего общего с ангелами.

— Пан — безбожник, — осуждающе сказал Дулькевич.

— Мосье, вы имеете дело со студентом последнего курса богословского факультета Сорбонны, — засмеялся Риго.

Они спешили, почти бежали.

Их было семеро, семеро людей разных национальностей, каждый имел свой собственный язык. Язык — это душа народа. Враги могут захватить территорию. Они могут сровнять с землей города и села. Но пока живет душа народа, он бессмертен. Без языка нет народа. Он исчезает с лица земли, как исчезли древние ацтеки. Не потому ли враг прежде всего посягает на язык того народа, который он хочет поработить? Их было семеро. Семеро людей различных национальностей. И все они имели одного врага, против которого объединились. Пока не было войны, все они лелеяли свой родной язык, гордились им, а теперь настала война и перемешала все, заставила их разговаривать, пользуясь какой-то дикой смесью слов, каким-то эсперанто, фантастическим волапюком, основу которого — вот ведь парадокс! — составлял язык их общего злейшего врага.

Их было семеро, и все они могли общаться между собой, пользуясь лишь немецким языком. Потому что только он был понятен всем.

— Комендант предчувствовал свою смерть, — нарушил молчание Клифтон Честер. — Прямо удивительно!

— Если бы знала моя бедная мама, что делали с ее сыночком, она бы умерла с горя, — вздохнул Итальянец.

Приближался рассвет. Чем светлее становилось вокруг, тем просторнее, чище казался лес. Крикнула спросонья испуганная птица, треснула ветка под ногой грузного Юджина. Где-то чуть слышно шумел поток. На плато Эйфель в эту пору в глухих чащах был слышен рев диких кабанов. А здесь, на краю Кельнской равнины, — шум потока, треск сушняка и гудение машин на далеких шоссе.

Подальше, подальше от шоссе, от людей, от человеческих пристанищ!

Некоторое время Михаил все возвращался мыслью к «хорху», спрятанному в копне сена совсем недалеко отсюда. Сесть бы всем в эту мощную машину и поскорее отъехать от зловещего лагеря смерти, где уже, конечно, подняли тревогу фашисты, которым удалось удрать час тому назад. Но тут же он отогнал соблазнительную мысль. «Хорх» уже, наверно, разыскивают на дорогах. Все шоссе блокированы, и единственное спасение — в лесах, в горах, в непроходимых пущах.

— Не приходилось вам бывать в этих лесах? — обратился Михаил к французу.

— Я привык иметь дело с шоссе, — ответил тот.

— Надо идти дальше, — сделал вывод Михаил.

Никто не возражал. Трое спасенных от смерти, хоть и были слабее всех, шли первыми, все еще опасаясь погони. Юджин, навьюченный, пожалуй, больше всех, двигался спокойным, натренированным шагом. Француз плелся чуть-чуть в стороне с таким выражением на лице, словно хотел сказать: «Моя хата с краю». Михаил то и дело отставал, чтобы сориентироваться, затем обгонял всех и шел во главе группы. Лишь пан Дулькевич насилу передвигал ноги и не отставал только потому, что боялся одиночества и темноты.

— Пся кошчь! — бормотал он. — Куда мы спешим? Может, на завтрак к кельнскому гаулейтеру? Нас ждет за столом белая скатерть, дымится аппетитный кофе. Ха!

Уже совсем рассвело, дальше идти было опасно. Михаил скомандовал остановиться на отдых.

Американец и англичанин вызвались стать на вахту. Остальные расположились на маленькой полянке под старой высокой сосной. Пан Дулькевич сразу же упал навзничь на мягкий ковер из сухой хвои, зажмурился и сделал вид, что спит. Итальянец и чех осторожно присели на корточки и озирались, готовые каждый миг вскочить и бежать дальше. Француз, привалясь спиной к гладкому стволу сосны, жевал травинку и насмешливо посматривал на командира отряда, который занялся приготовлениями к завтраку.

Состоял завтрак опять-таки из галет и жестянки аргентинской телятины, взятых из запаса Юджина.

— Кормимся за счет Америки? — засмеялся Риго.

— Если с Америки ничего больше не выжмешь, то почему же... — усмехнулся Скиба.

— Американцы наступают во Франции, — напомнил Риго.

— За то время, пока они «наступают», наши армии прошли расстояние, равное двум Франциям, — сказал Михаил.

— Чьи это «наши»? — француз сделал вид, что не понимает.

— Советские, — спокойно пояснил Скиба.

— Прошу прощения, я и забыл.

— Пожалуйста. И уверяю вас, если бы на пути наших армий стоял такой город, как Париж, он уже давно был бы освобожден. Американцы что-то не торопятся, хотя немцы фактически не оказывают им сопротивления.

— Американцы — реалисты, — засмеялся Риго. — Они знают, что за красивыми фасадами Парижа скрывается четыре миллиона голодных ртов. А кому захочется кормить несколько миллионов французов?

— Ну, так пусть они прокормят несколько дней хотя бы нас, — в тон ему ответил Михаил.