Европа-45. Европа-Запад

— Сталинград.

— Сталинград, — сказал Франтишек Сливка.

— Сталинград, — тихо повторил Пиппо Бенедетти.

— То ж Сталинград! — воскликнул пан Дулькевич.

Француз молчал. Губы у него шевелились. Риго был крайне удивлен тем, что произошло сейчас у него на глазах. До сих пор он не верил, что где-то есть честные бойцы, которые защищают такую неощутимую вещь, как идея справедливости, думал, что это просто красивая выдумка, — теперь они были перед ним.

Он слышал слово «Сталинград». Знал, что Ленинград и Сталинград фашисты считали идеологическими бастионами коммунизма. Он видел немцев, которые носили на руках черные повязки, после того как армия Паулюса была разгромлена под стенами волжского города. Те немцы, среди которых он жил и которых презирал, содрогались от одного лишь слова «Сталинград». И вот теперь Раймонд присутствовал при торжественной церемонии организации партизанского отряда. Не было ни барабанного боя, ни звуков фанфар, ни шелеста знамен. Ни в каких штабах не планировались операции отряда советского лейтенанта Михаила Скибы. Но отряд этот уже жил и носил гордое название «Сталинград». Он уже выступал в поход, уже действовал.

Все ломалось вокруг Раймонда Риго, как ломается весной хрупкий лед на Сене. Ценности, которыми он дорожил, отступали перед всеобъемлющей силой кучки удивительных людей. А те ценности, которые он отбросил словно ненужные черепки, вдруг приобрели вес.

— Послушайте, — сказал Риго. — Я не знаю, что у вас получится, и вообще не очень-то верю во все ваши красивые жесты. Но я переведу вас через Рейн, иначе вас переловят на Кельнской равнине, как куропаток.

— Пан Дулькевич, — попросил Михаил поляка, — подите, пожалуйста, смените Юджина и Клифтона. Надо, чтобы они тоже знали об организации нашего отряда и...

Он бросил быстрый взгляд на француза.

— И о согласии мосье Риго провести нас в тех местах, которые он хорошо знает.

— Да, — француз наклонил голову. — Именно в тех местах, которые я достаточно хорошо знаю.

ИТАЛЬЯНСКОЕ КАПРИЧЧИО

Многие прекрасные намерения часто остаются неосуществленными, в то время как злые дела доводятся до конца, хоть и несут они людям только муки, страдания и погибель.

Устранив Финка, Кальтенбруннер сразу же вызвал в Берлин доктора Гйотля, принял его со всей приветливостью, на какую только был способен, сказал, что ему приятно познакомиться с земляком, и приказал продолжать дело, которое Гйотль начал еще при Гейдрихе.

— Только никаких фабрик, никаких лабораторий в Берлине,— сурово предупредил Кальтенбруннер. — У нас для этого есть лучшие места. Карлсен, вы подыскали подходящее место?

— Так точно, герр группенфюрер, —склонив голову, промолвил Карлсен, который присутствовал при беседе. — Я полагаю, что лучше всего будет делать это в концлагере Заксенхаузен, в Ораниенбурге. Мною уже отобрано нужное количество евреев-специалистов...

— Помните, — предупредил Кальтенбруннер обоих. — Помните, что все надо выдержать в духе глубочайшей тайны. Никто не должен знать больше, чем ему положено, как сказал наш фюрер. Малейшая попытка распустить язык закончится этим, — он сделал красноречивый жест, проведя ребром ладони по шее.— С подчиненными там, в Заксен-хаузене, не нянчиться. При одном намеке на непослушание — Индустриенгоф.^[26]Понятно?

— Яволь! — почти одновременно гаркнули шеф великой аферы и его «консультант».

Вскоре Ораниенбургский «монетный двор» стал выдавать свою продукцию. Пачки новеньких фунтов стерлингов ложились в окованные железом ящики, заполняли их, согревали уставшее от забот сердце доктора Гйотля, вызывали какой-то невиданный блеск даже в мутных глазах всегда спокойного и уравновешенного Карлсена. Теперь на очереди было главнейшее задание — распространение фальшивых банкнот. Легко навязывать побежденному разноцветные бумажки, называя их деньгами и выкачивая за них из захваченной страны все те товары, которые не имеешь возможности захватить открыто. Так было с «краковскими злотыми» в Польше, с «остмарками» на оккупированных территориях Советского Союза, так было в Северной Африке, где американцы ввели знаменитые «доллары с желтой сеткой», так должно было быть во Франции, для которой союзники уже готовили «франк вторжения».

Однако навязать силой фальшивые деньги нейтральным странам, которые торгуют с тобой не по принуждению, а ради выгоды, убедить вежливых коммерсантов в светлых галстуках, что ты предлагаешь им не фальшивые бумажки, а настоящую валюту, — на это требуется настоящая ловкость.

Доктору Гйотлю было приказано найти человека, который смог бы без риска для дела обменивать фальшивые фунты на полноценное золото, швейцарские франки и американские доллары. Может быть, получая этот приказ, оберштурмбанфюрер Гйотль и вспомнил не без сожаления своего бывшего сотрудника, великого практика Рольфа Финка, а может, и не вспомнил: за это время он развил в себе самом не только «научные таланты», но и типичный гестаповский нюх на все преступное, хитрое, грязное. Он знал, что во всех опасных и сомнительных делах надо надеяться прежде всего на себя, используя других, как использует жокей перво-классного скакуна, чтобы первым домчаться до финиша и получить приз.

Швейцарские друзья, которым Гйотль не имел основания не верить, порекомендовали ему человека по имени Швенд.

Гйотль телеграфировал Швенду по его швейцарскому адресу, предлагая встретиться. Через день пришел ответ. Швенд спрашивал о месте встречи. Оберштурмбанфюрер побоялся ехать в нейтральную Швейцарию, где его легко могла «выкрасть» английская или американская разведка, и потому назвал Италию.

Они встретились в богатом ресторане «Ульпия». Швенд, высокий голубоглазый человек, одетый с подчеркнутой элегантностью, заговорил с Гйотлем по-немецки. Оберштурмбанфюрер долго присматривался к новому знакомому. Пожалуй, ему около сорока. Умеет одеваться. Изысканные манеры. Поразительно владеет собой. С первого взгляда производит впечатление богатого промышленника, который привык орудовать солидными капиталами. Почему-то показалось Гйотлю, что Швенд американец.

Кельнер поставил перед ними рюмки и бутылку «мартеля». Когда он отошел, Швенд, извиняясь, обратился к Гйотлю:

— Извините, герр доктор, но я привык к виски.

Из дальнейшей беседы выяснились главные пункты биографии Швенда. Он охотно рассказывал о себе, хоть сначала и казался неразговорчивым и замкнутым. Немец по происхождению, он много путешествовал. Европа показалась ему тесной, и он решил вырваться за Геркулесовы столбы. Он поехал в Африку и Америку как представитель немецких экспортных фирм. Но его тянуло к самостоятельности.

Из опыта, почерпнутого в поездках по странам мира, он сделал вывод, что торговля оружием — доходнейшая вещь. С этой целью он приехал в Маньчжурию и стал в Харбине экономическим советником белого атамана генерала Семенова.

На деньги, полученные за оружие, проданное Семенову, он попробовал искать мифический клад, вывезенный из Сибири белым бароном Унгерном, однако вскоре убедился, что ничего из этого не выйдет. Тогда Швенд построил себе виллу в Баварии. Однако в Германии он не нашел для себя подходящего занятия и отправился в Америку, где занял должность руководителя большой фирмы «Банге и Борн», торгующей зерном. Связался с рядом южноамериканских фирм, с которыми «Банге и Борн» поддерживала торговые сношения. И все же новая работа его не удовлетворяла. Как только началась война в Европе, он стал задумываться над тем, чтобы вернуться на материк. Ведь там, где война, необходимо оружие, а он умеет его продавать. Вот он и приехал в Швейцарию...

— А что, если бы вам предложили торговлю такими вещами, которые посильнее оружия? — оберштурмбанфюрер, потягивая виски, взглянул на Швенда через край рюмки.

— Не знаю таких, — Швенд пожал плечами.

— Надеюсь, герр Швенд не обидится на меня, если я предложу ему встретиться завтра... ну, хотя бы вот здесь.

Он достал из кармана блокнот, вырвал страничку и быстро написал адрес: «Виа Тассо, 52»

Они просидели допоздна. Лениво перебрасывались малозначительными словами. В первом часу ночи оркестр заиграл что-то очень сложное, сумбурное.

Гйотль слушал и усмехался.

— Что играют? — шепотом спросил он Швенда.

— А разве я знаю?—равнодушно бросил тот. — Какое-нибудь каприччио. Итальянское каприччио, запутанное и сумасшедшее, как наша жизнь.

— Вы считаете нашу жизнь запутанной?

— А по-вашему, она прямая как телеграфный столб?

Гйотль смолчал. Они посидели еще немного и поднялись,

— Стало быть, до завтра? — сказал Гйотль.

На его предложение организовать распространение фальшивых фунтов Швенд согласился. При новой встрече оберштурмбанфюрер передал ему шкатулку, в которой было пятьсот тысяч фунтов стерлингов, что по международному курсу равнялось десяти миллионам немецких марок.