Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 1

продолжалось до начала 1832 года, то есть до смерти деда Федора Тимофеевича.

36

Он, бывши уже в агонии, увидев у своего одра обоих зятьев, соединил их руки и

просил исполнить его предсмертное желание - позабыть взаимные обиды и быть

по-прежнему в дружеских отношениях! Зятья обещались исполнить это желание и

пожали друг другу руки и поцеловались; тогда дедушка плюнул, велел одной из

дочерей растереть ногою этот плевок и сказал: "Пусть так же разотрется и

уничтожится ваша ничтожная вражда, как растерт и уничтожен этот плевок

вашего умирающего отца!" Причем обе жены примирившихся плакали навзрыд.

Этот эпизод был мною неоднократно слышан как от маменьки, так и от тетки...

Свояки примирились и по официальным дням бывали друг у друга, но прежней

дружбы и симпатии в их отношениях уже не существовало. Дядя начал часто

бывать у нас, но всегда как-то бывал по утрам, когда отец мой бывал в разъездах

по больным ("на практике", как мы говорили). Бывало, приедет или придет (чаще

приходил пешком) и усядется на диване, и на вопрос маменьки: "Чем угощать вас, братец?" - всегда говаривал: "Велите подать мне сахарной воды, сестрица!" И вот

подавали графин с водою, стакан и сахарницу, и он, положив в стакан три-четыре

куска сахару, наливал себе холодной воды, и когда сахар растаивал, то маленькою

ложечкою он выпивал весь стакан, которого ему ставало на час или на полтора.

Во время своего визита он не переставал разговаривать с маменькою очень

дружелюбно и, посидев часа два, уходил от нас до следующего посещения, которые обыкновенно бывали ежемесячно, а иногда и чаще. Об этой светлой и во

всех отношениях уважаемой личности я буду упоминать еще не раз в

последующих своих воспоминаниях. Теперь же закончу тем, что дядя Александр

Алексеевич сделал очень много добра нашему семейству, а по смерти папеньки

он приютил нас, пятерых сирот (два старших брата были уже в Петербурге), и

сделался так навеки нашим благодетелем, в особенности трех сестер, которым

при замужестве их дал большие приданые. <...>

6) Дедушка Василий Михайлович Котельницкий.

7) Его жена Надежда Андреевна Котельницкая.

Первый из них, то есть дедушка Василий Михайлович Котельницкий 6,

был родным дядей моей маменьки, он был доктором и профессором Московского

университета по медицинскому факультету, не знаю только, по какой кафедре.

Это в начале 30-х годов был уже глубокий старец, очень уважаемый как моим

отцом, так, кажется, и всем тогдашним медицинским миром. В день его именин

(1-го января) в маленьком деревянном домике его "под Новинским" перебывает, бывало, весь университет, как профессора, так и студенты-медики. <...> Он

ежегодно, раз пять в год, бывал со своей супругой у нас. Приезжали они всегда к

вечернему чаю и всегда в коляске с лакеем, проводили у нас в разговорах часа 2-3

и уезжали. <...> Мы, впрочем, любили дедушку, и он, как бездетный, тоже любил

нас очень. Родители, отдавая им визит, конечно, ездили к ним одни <...>. Но зато

каждую пасху мы, трое старших братьев, в заранее назначенный дедушкою день

обязаны были являться к нему на обед. Родители без боязни отпускали нас, зная, что дедушка хорошо досмотрит за нами, и вот, после раннего обеда, часу во

втором дня, дедушка, забрав нас, отправлялся в балаганы. Праздничные балаганы

в то время постоянно устраивались "под Новинским" напротив окон дедушкиного

дома. Обойдя все балаганы и показав нам различных паяцев, клоунов, силачей и

37

прочих балагановых Петрушек и комедиантов, дедушка, усталый, возвращался с

нами домой, где нас дожидалась уже коляска от родителей, и мы, распростившись

с дедушкой, отъезжали домой, полные самых разнообразных впечатлений, и

долгое время, подражая комедиантам, представляли по-своему различные

комедии {7}. В половине 30-х годов дедушка должен был выйти в отставку; но он

долгое время не мог покинуть совершенно университета и ежедневно, бывало, хаживал в университетскую библиотеку, чтобы почитать газеты и повидаться с

бывшими своими коллегами-профессорами. Конечно, все с удовольствием

принимали старика. <...>

Моя детская жизнь и обстановка

Теперь приступлю к описанию своего детства.

С самого младенчества, как я начинаю вспоминать свою детскую жизнь,

мне всегда рисуются следующие члены семейства: отец, мать, старший брат

Миша, брат Федя, сестра Варя и я. Мною кончается, так сказать, первая, старшая

серия нас, детей. Хотя за мною и следовали еще сестра Верочка, брат Николя и

сестра Саша, но они были еще так малы, что не могли принимать участие ни в

наших занятиях, ни в наших играх и росли как бы отдельною от нас детскою

жизнию. Мы же четверо постоянно тогда были вместе, и наши интересы, наши

занятия и наши игры имели много общего. Я начал хорошо себя помнить, когда

мне было три с половиной года. (Смерть сестры Любы в июле 1828 года я помню

уже очень ясно.) Тогда брату Мише было восемь лет, брату Феде семь лет и

сестре Варе 53/4 лет.

Сестра, как единственная в то время из детей девочка, постоянно почти

была с маменькой и сидела в гостиной, занимаясь или уроками, или каким-либо

детским рукоделием. Мы же, мальчики, не имея отдельных комнат, постоянно

находились в зале, все вместе. Упоминаю это для того, чтобы показать, что вся

детская жизнь двух старших братьев, до поступления их в пансион Чермака, была

на моих глазах. Все их занятия и все их разговоры были при мне; они не

стеснялись моим присутствием и разве только в редких случаях отгоняли меня от