Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2

Разница между Достоевским и Диккенсом, мне кажется, в том, что Диккенсу и не

снились те глубины и те вышины, которые прозревал Достоевский. У Диккенса

больше законченности, оттого его произведения, самые безотрадные, не

мучительные. У Достоевского, горизонт которого безграничен, не могло быть

законченности, а та, которая могла бы быть, часто не давалась ему, потому что он

вечно писал наспех. В страшное же по безграничности, куда с головой кидался

Достоевский, русский, европеец Диккенс кидаться и не мог; он захлебнулся и

задохся бы там и не вынырнул бы. Так нырять способен только русский. И я

думаю, что Аверкиев и имел это в мыслях, называя Диккенса детским писателем, но, может быть, выразился грубо и неясно. Сам же Достоевский приучил нас

дышать в каком-то безвоздушном пространстве или там, где носил Люцифер

Каина. А кстати бы сравнить разговор Люцифера и Каина {27} с великим

инквизитором Ивана Карамазова. И выйдет, что Диккенс может сказать Байрону: в России, друг Байрон, есть писатели, о которых и не снилось нашим английским

поэтам, да и прозаикам также.

Вошла Анна Григорьевна, и Достоевский не успел мне ничего возразить;

разговор перешел на другое, а там явились еще гости.

Любимым писателем Достоевского был Диккенс; но еще любил он и не

раз рекомендовал мне прочесть "Жиль Блаза" {28}, "Martin l'enfant trouve"

{"Мартен-найденыш" (франц.).} Сю. "Жиль Блаза" я одолеть не могла. "Мартена"

прочитала; и тогда-то и подумала, что он ему так нравится оттого, что он самого

себя, то есть Достоевского, читать не может. У Сю тоже есть сходство с

Достоевским. Все трое они, то есть Диккенс, Сю и Достоевский, певцы

униженных и оскорбленных, но все трое различны. Достоевский не боится

выходить за границы, Диккенс из границ не выходит, а Сю выходит и теряется, теряет чувство меры. Тяжелое чувство производит Елизавета Смердящая {29}, но

у Сю, в "Мартене", есть одна работница {30}, перед которой Елизавета

Смердящая может показаться отрадным явлением, потому что чувствуешь, что, как ни искажен в ней лик человеческий, все же он в ней есть; чувствуешь, что

автор ясно видит ее перед собой, видит все ее унижение, всю грязь и сквозь все

это - душу; он не забыл сказать, что она незлобива, что она отдает ребятишкам

копеечки и хлеб, видишь ее всю и чувствуешь правду и нежелание автора ни

скрыть весь ужас, ни дразнить этим ужасом читателя. Сю же именно дразнит. Его

работница - скот, животное, человеческого в ней ни одной черты, и чувствуешь, что тут неправда, что автор что-то проглядел или скрыл или нарочно хочет

терзать, рвать за душу читателя, злить его. И читатель злится; может быть, автор

именно и хочет, чтобы читатель злился на среду, в которой возможны подобные

работницы, не знаю, может быть; знаю только, что я злилась не на среду, а на

самого автора, потому что чувствовала неправду; чувствовала, что он лжет, что

219

что-то скрыл или не умел сказать. Но это неумение сказать, когда переступлены

известные границы условного, свойственно французам или европейцам вообще.

Оттого умные и осмотрительные англичане известных границ и не переходят, а у

французов тотчас же за границей является сентиментальность или свинство, или

свинство и сентиментальность вкупе.

А. П. ФИЛОСОФОВА и М. В. КАМЕНЕЦКАЯ

Анна Павловна Философова (1837-1912) - общественная деятельница,

участница женского движения. Жена крупного чиновника, главного военного

прокурора, в 70-е годы она была настроена весьма оппозиционно. "Я ненавижу

настоящее наше правительство <...>, это шайка разбойников, которые губят

Россию", - писала она мужу (см. А. В. Тыркова, Анна Павловна Философова и ее

время, Пгр. 1915, стр. 326).

В квартире Философовой хранилась нелегальная литература, по слухам, у

нее скрывалась после суда Вера Засулич, имя Философовой связывали с побегом

Кропоткина. С Достоевским она сблизилась, видимо, во второй половине 70-х

годов, высоко ценила его, считала во многом своим наставником (первое

упоминание о Философовой встречается в письме Достоевского от 7 марта 1877

года - Письма, III, 260). Достоевский в свою очередь любил и уважал

Философову, неоднократно упоминал об ее "благородном сердце", "прекрасном

умном сердце" (Письма, III, 260, IV, 67), горячо переживал слухи о возможном ее

аресте.

Воспоминания А. П. Философовой и ее дочери М. В. Каменецкой о

Достоевском дополняют наши представления о связях его с людьми, враждебно

относившимися к царизму.

А. П. ФИЛОСОФОВА

<О ДОСТОЕВСКОМ>

На одном из литературных вечеров, которые устраивались в пользу,

кажется, курсов или Общества дешевых квартир {1}, я познакомилась с Ф. М.

Достоевским. Я помню, как я счастлива была его видеть! На другой день он ко

мне приехал, а затем мы часто видались. Как много я ему обязана, моему

дорогому, нравственному духовнику! Я ему все говорила, все тайны сердечные

поверяла, и в самые трудные жизненные минуты он меня успокаивал и направлял

на путь истинный. Я часто неприлично себя с ним вела! Кричала на него и

спорила с неприличным жаром, а он, голубчик, терпеливо сносил мои выходки! Я

тогда не переваривала романа "Бесы". Я говорила, что это прямо донос. Я вообще

тогда была нетерпима, относилась с пренебрежением и запальчивостью к чужим

мнениям и орала во все горло.

220

С Тургеневым я тоже познакомилась на одном из литературных вечеров.

Он был совсем европеец. Я его меньше уважала, чем Достоевского. Федор

Михайлович на своей шкуре перенес все беды России, он выстрадал и вымучил