Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2
Шрифт:
произведением.
Во Флоренции, к нашей большой радости, нашлась отличная библиотека и
читальня с двумя русскими газетами, и мой муж ежедневно заходил туда почитать
после обеда. Из книг же взял себе на дом и читал всю зиму сочинения Вольтера и
Дидро на французском языке, которым он свободно владел. <...>
В 1869 году, как и раньше, наши денежные обстоятельства были очень
плохи, и нам приходилось нуждаться. За роман "Идиот" Федор Михайлович
получал по полтораста рублей за лист, что составило около
три тысячи были взяты для нашей свадьбы пред отъездом за границу. А из
остальных четырех тысяч приходилось платить проценты за заложенные в
Петербурге вещи и часто помогать пасынку и семье умершего брата, так что на
нашу долю оставалось сравнительно немного. Но нашу сравнительную бедность
мы сносили не только безропотно, но иногда с беспечностью. Федор Михайлович
называл себя мистером Микобером, а меня мистрисс Микобер {44}. Мы жили с
мужем душа в душу, а теперь, при появившейся надежде на новое счастье, все
было бы прекрасно, но тут грозила другая беда: за два истекших года Федор
Михайлович отвык от России и стал этим очень тяготиться. В письме к С. А.
Хмыровой от 8 марта 1869 года, сообщая ей о своем будущем романе "Атеизм", он пишет: "Писать его здесь я не могу; для этого мне нужно быть в России, непременно, видеть, слышать и в русской жизни участвовать непосредственно...
здесь же я потеряю даже возможность писать, не имея под руками и
необходимого материала для письма, то есть русской действительности (дающей
мысли) и русских людей" {45}. Но не только русских людей, но и вообще людей
нам недоставало; во Флоренции у нас не было ни одного знакомого человека, с
которым можно было бы поговорить, поспорить, пошутить, обменяться
впечатлениями. Кругом всё были чужие, а иногда и неприязненно настроенные
лица, и это полное отъединение от людей было подчас тяжело. <...> Мы долго
обсуждали вопрос, куда поехать, где для Федора Михайловича могло бы найтись
интеллигентное общество. Я подала мужу мысль поселиться на зиму в Праге, как
в родственной стране, близкой к России. Там мог мой муж познакомиться с
выдающимися политическими деятелями и чрез них войти в тамошние
литературные и художественные кружки. Федор Михайлович мысль мою
одобрил, так как не раз жалел, что не присутствовал на славянском съезде 1867
47
года; сочувствуя начавшемуся в России сближению с славянами, муж хотел
ближе узнать их. Таким образом, мы окончательно остановились на решении
поехать в Прагу и остаться там на всю зиму; при моем положении путешествовать
было затруднительно, и мы решили по пути в Прагу отдыхать в нескольких
городах. Первый наш переезд был до Венеции, но дорогой, от поезда до поезда, мы остановились в Болонье и поехали в тамошний музей посмотреть картину
Рафаэля "Святая Цецилия". Федор Михайлович очень ценил это художественное
произведение, но до
сих пор видел лишь копии, и теперь был счастлив, что. виделоригинал. Мне стоило большого труда, чтобы оторвать мужа от созерцания этой
дивной картины, а между тем я боялась пропустить поезд.
В Венеции мы прожили несколько дней, и Федор Михайлович был в
полном восторге от архитектуры церкви св. Марка (Chiesa San Marco) и целыми
часами рассматривал украшающие стены мозаики. Ходили мы вместе и в Palazzo Ducale, и муж мой приходил в восхищение от его удивительной архитектуры;
восхищался и поразительной красоты потолками Дворца дожей, нарисованными
лучшими художниками XV столетия. Можно сказать, что все четыре дня мы не
сходили с площади San Marco, - до того она, и днем и вечером, производила на
нас чарующее впечатление.
Переезд из Венеции в Триест на пароходе был чрезвычайно бурный;
Федор Михайлович за меня очень тревожился и не отходил ни на шаг, но, к
счастию, все обошлось благополучно. Затем мы остановились на два дня в Вене и
только после десятидневного путешествия добрались до Праги. Здесь нас
ожидало большое разочарование: оказалось, что в те времена существовали
меблированные комнаты только для одиноких и совсем не было меблированных
комнат для семейств, то есть более спокойных и удобных. Чтоб остаться в Праге, приходилось нанимать квартиру, платить за полгода вперед и, кроме того,
обзаводиться мебелью и всем хозяйством. Это было нам не по средствам и после
трехдневных поисков мы, к большому нашему сожалению, должны были
оставить Золотую Прагу, которая нам успела за эти дни очень понравиться. Так
рушились мечты моего мужа завязать сношения с деятелями славянского мира.
Нам ничего не оставалось более, как основаться в Дрездене, условия жизни в
котором нам были известны. И вот в начале августа мы приехали в Дрезден и
наняли три меблированные комнаты (моя мать опять приехала ко времени моего
разрешения от бремени) в английской части города (Englischer Viertel) в
Victoriastrafte, N 5. В этом-то доме 14-го сентября 1869 года и произошло
счастливое семейное событие - рождение нашей второй дочери Любови. <...> В Дрездене мы нашли прекрасную читальню со многими русскими и
иностранными газетами. Нашлись для нас и знакомые из тех русских, постоянно
живущих в Дрездене, которые после обедни приходили в семью батюшки, очень
гостеприимную. Между новыми знакомыми оказалось несколько умных и
интеллигентных людей, с которыми моему мужу было интересно беседовать. Это
была хорошая сторона дрезденской жизни.
Закончив свой роман "Вечный муж", Федор Михайлович отдал его в
журнал "Заря", где он и появился в первых двух книжках 1870 года. Роман этот
имеет автобиографическое значение. Это - отголосок летнего пребывания моего