Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2

что не надо было меня обижать несправедливыми упреками. <...>

Вторник, 20 августа (8 августа)

<...> Вышли погулять. Сегодня музыка оперная и военная; играли из

"Трубадура", прелесть что такое, так что мы с большим удовольствием прошлись

несколько раз пред вокзалом. <...>

Четверг, 22 августа (10 августа)

<...> Когда Федя пришел домой этак часов в восемь, я, еще не видя его

лица, спросила его о чем-то. Но вопрос был решительно некстати. Федя в

страшном волнении бросился ко мне и, плача, сказал, что все проиграл, проиграл

те деньги, которые я дала ему на выкуп серег. Бранить его было невозможно. Мне

было очень тяжело видеть, как бедный Федя плакал и в какое он приходил

отчаяние. Я его обнимала и просила, ради бога, ради меня, не тосковать и не

плакать; "ну что же делать, проиграл так проиграл, не такое это важное дело, чтобы можно было убиваться таким образом", Федя называл себя подлецом, говорил, что недостоин меня, что я не должна его прощать, и очень, очень плакал.

Кое-как я могла его успокоить, и тут мы решили, что мы завтра непременно

выедем. <...>

Пятница, 23 августа (11 августа)

<...> В 11 часов Федя ушел, а я осталась пришивать свой карман и писать

маме письмо. Потом уложила в его чемодан все его вещи, также и мой чемодан и

маленький сак, <...>

Воротился Федя. Он мне объявил, что мало того, что проиграл те сорок

франков, но что взял кольцо и заложил его у Moppert'a и деньги также проиграл, то есть он начал отыгрывать, выиграл деньги за кольцо и еще сколько-то, но

потом все спустил. Меня это уже окончательно взбесило. Ну, как можно быть да

такой степени беззаботным, - знать очень хорошо, что у меня осталось всего сто

сорок франков, а мы на одну дорогу полагали сто франков, и теперь еще заложить

за двадцать франков кольцо, таким образом лишиться двадцати франков. Я хотела

его бранить, но он стал предо мною на колени и просил его простить; говорил, что

81

он подлец, что он не знает себе наказания, но чтобы я его простила. Как мне ни

было больно - такая потеря денег, но делать было нечего, - пришлось еще дать

двадцать франков {Вероятно, на выкуп кольца. (Прим. А. Г. Достоевской.)}. Но

теперь, как мы стали рассчитывать, доехать с этими деньгами до Женевы было

решительно невозможно, так что, пожалуй, приходилось заложить серьги не

только в Женеве, как мы сначала предполагали, а даже в Базеле. <...> Эти

двадцать франков, которые я ему дала, казалось, его ужасно как утешили. Федя

говорил, что никогда не забудет того, что я, вовсе не имея денег, всего имея

только необходимое, давала ему двадцать франков и сказала, что он может идти и

проиграть их. Что он этой доброты моей никогда не забудет. <...>

Суббота, 24 августа (12 августа). Базель

<...> Мы напились кофею довольно скоро и отправились осматривать

город. <...> Мы вошли в собор; он мне очень понравился. Федя же меня

поддразнивал и говорил, что этот собор не представляет особого интереса, а вот я

бы посмотрела Миланский собор. <...> На правой стене находится резная дубовая

кафедра, относящаяся к XIV столетию. Женщина нам ее показала, и Федя ей

заметил, что это единственная хорошая вещь во всем соборе, на что она его

спросила: не католик ли он? Потом мы взошли по ступеням, и она нас ввела в

Salle de Conseils, в котором собирались тайные собрания от 1431-1434 годов и где

был низложен папа Евгений IV и замещен папою Феликсом каким-то. <...> На

стене она показала нам снимок с картины Holbein'a, изображающей "Танец

смерти", где представляется смерть, окруженная различными людьми. Посмотрев

картину, Федя сказал: "Славны бубны за горами", то есть что про эту картину так

много говорили и кричали, но, может быть, снимок оказался не бог знает что. Тут

же находилось еще несколько старинных картин Holbein'a. <...> Мы пошли к

музею. <...> Здесь во всем музее только и есть две хорошие картины: это смерть

Иисуса Христа, удивительное произведение, но которое на меня просто произвело

ужас, а Федю так до того поразило, что он провозгласил Гольбейна

замечательным художником и поэтом. Обыкновенно Иисуса Христа рисуют после

его смерти с лицом, искривленным страданиями, но с телом вовсе не измученным

и истерзанным, как в действительности было. Здесь же представлен он с телом

похудевшим, кости и ребра видны, руки и ноги с пронзенными ранами,

распухшие и сильно посиневшие, как у мертвеца, который уже начал предаваться

гниению. Лицо тоже страшно измученное, с глазами полуоткрытыми, но уже

ничего не видящими и ничего не выражающими. Нос, рот и подбородок

посинели; вообще это до такой степени похоже на настоящего мертвеца, что, право, мне казалось, что я не решилась бы остаться с ним в одной комнате.

Положим, что это поразительно верно, но, право, это вовсе не эстетично и во мне

возбудило одно только отвращение и какой-то ужас. Федя же восхищался этой

картиной. Желая рассмотреть ее ближе, он стал на стул, и я очень боялась, чтобы

с него не потребовали штраф, потому что здесь за все полагается штраф. Другая

картина, на которую стоит посмотреть и которая прежде была в частной галерее, это "Морской вид" Калама. Это превосходная картина, такой я еще не видывала.

82

В. В. ТИМОФЕЕВА (О. ПОЧИНКОВСКАЯ)

Варвара Васильевна Тимофеева (О. Починковская, 1850-1931) -

писательница и переводчица, автор романов, повестей и очерков-мемуаров. В

начале 70-х годов работала корректором в типографии Траншеля, где печатался

еженедельник кн. Мещерского "Гражданин", в 1873 и первые месяцы 1874 года

выходивший под редакцией Достоевского. От Траншеля в 1876 году перешла в

типографию Стасюлевича (см. статью В. В. Тимофеевой "Памяти Стасюлевича" -