Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2
Шрифт:
что, поправившись, приду лично передать мои впечатления.
Искренне вам преданная и уважающая
А. Достоевская".
Воспоминания М. А. Александрова содержат много интересных фактов,
при проверке которых в большинстве случаев следует признать их истинность.
Александров был далек от политической и идеологической борьбы своего
времени, и у него не было стремления представить Достоевского человеком того
или иного лагеря. Он вообще мало касается этой стороны
деятельности Достоевского.
ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ ДОСТОЕВСКИЙ
В ВОСПОМИНАНИЯХ ТИПОГРАФСКОГО НАБОРЩИКА
В 1872-1881 ГОДАХ
I
Знакомство мое с Федором Михайловичем Достоевским началось со
времени вступления его в редакторство "Гражданина", тогда еще еженедельного
журнала, на котором я работал в качестве метранпажа. О вступлении Федора
Михайловича в это редакторство издатель "Гражданина" оповестил читателей
неожиданной, для того времени, несколько оригинально. В последнем номере
147
"Гражданина" за 1872 год, от 25-го декабря, обычное место передовой статьи, на
2-й странице, явилось занятым следующим лаконическим извещением,
напечатанным крупным шрифтом во всю довольно объемистую страницу
журнала: "С 1-го января 1873 года редактором журнала "Гражданин" будет Ф. М.
Достоевский". <...> Спустя всего несколько дней по выходе последнего номера
"Гражданина" за 1872 год Федор Михайлович привез в типографию свою
рукопись для первого номера 1873 года. Это была первая статья "Дневника
писателя" {1}, впоследствии сформировавшегося в самостоятельное
периодическое издание, много способствовавшего популярности своего
знаменитого автора. Меня вызвали из наборной в контору, где хозяин типографии
{А. И. Траншель, ныне уже покойный. (Прим. М. А. Александрова.)} и
представил меня Федору Михайловичу как метранпажа, а мне назвал его имя; я
сделал легкий поклон Федору Михайловичу, на который он ответил едва
заметным движением головы и в то же время, с едва уловимым вниманием,
оглядел меня одним быстрым взглядом. Затем Федор Михайлович приступил к
передаче мне рукописи своего "Дневника".
Между прочим, как неоднократно и впоследствии мне приходилось
наблюдать, Федор Михайлович перед незнакомыми ему людьми любил выказать
себя бодрым, физически здоровым человеком, напрягая для этого звучность и
выразительность своего голоса.
– Хорошие ли у вас наборщики?
– спросил меня Федор Михайлович таким
искусственно напряженным голосом, в котором, однако, нетрудно было заметить
старческую надтреснутость. С этими словами он разложил передо мною на столе
рукопись на почтовых листках малого формата.
– Разберут ли они мою рукопись-
то?
Я взглянул и увидел, что рукопись могли читать довольно свободно даже
посредственные наборщики, не только хорошие, ибо то был не черняк, а
переписанное
набело рукою Федора Михайловича.– Рукопись разборчивая, - ответил я, - наши наборщики свободно
прочитают ее.
– Ну, то-то, разборчивая... смотрите! Вы всегда говорите, что разборчивая, а как наберете, так и не разберешь, что такое вышло, - бессмыслица какая-то!..
Или наставите запятых чуть не к каждому слову, или совсем без запятых... Вы
имейте в виду, что у меня ни одной лишней запятой нет, всё необходимые только; прошу не прибавлять и не убавлять их у меня. Да, вот поймете ли вы мои знаки...
у меня тут есть один знак... Посмотрите-ка.
Я перевернул несколько листков и, не найдя ничего непонятного, не
попросил никаких разъяснений, а сказал только, что без ошибок при наборе
обойтись нельзя, особенно при спешной работе, но что для исправления ошибок у
нас в типографии предварительно читается корректура, и только по исправлении
ее оттиск с набора посылается автору.
– Вот то-то и плохо, что наборщики всегда надеются на корректора... А у
вас хороший корректор?.. Кто У вас корректор?
Я указал Федору Михайловичу на сидевшую тут же за столом и читавшую
какую-то корректуру В. Тимофееву, с честью подвизающуюся на скучном
148
корректорском поприще чуть ли не по сие время; хозяин отрекомендовал ее как
корректоршу хорошую, и Федор Михайлович, позабыв объяснить мне свои знаки, перевел свои увещания относительно исправления корректуры на нее, прося
главным образом не испещрять его статей запятыми. Затем он осведомился у меня
о составе номера "Гражданина", долженствовавшего выйти в свет уже за его
подписью, сказал, что составлять номера будет по-прежнему издатель {2}, а ему, Достоевскому, мы должны будем присылать для подписи лишь корректуры
сверстанных листов, за исключением его и некоторых статей издателя, которых, по его усмотрению, понадобится присылать предварительно корректуры в
гранках. Наконец, осведомившись о времени присылки ему корректуры его
"Дневника", Федор Михайлович ушел из типографии.
При всем желании угодить знаменитому писателю и тем зарекомендовать
себя перед ним на первых порах, мы набрали его статью совсем не так, как он
желал. Произошло это оттого, что Федор Михайлович, отвлекшись постоянно
озабочивавшим его вопросом о корректоре, забыл объяснить мне один свой
условный знак, состоявший в том, что для более отчетливого обозначения
каждого нового периода речи, начинающегося обыкновенно с новой строки,
Федор Михайлович ставил росчерк в виде глаголя, то есть буквы г, в лежачем
положении.
На основании принятых понятий о корректурных, а следовательно, и
рукописных знаках вообще, знак этот был понят всеми нами совершенно в
обратном смысле, то есть был сочтен за знак соединения периодов речи или, иначе сказать, за знак уничтожения новых строк - абзацев, по типографской