F20
Шрифт:
— Я пойду, — сказала я.
Костик обнял меня, несколько секунд мы так стояли, рядом с бочкой. Я чувствовала, как у него колотится сердце.
— Все хорошо, — сказал он, — не думай про это.
Кровь текла еще часа два, потом остановилась. Анютик словно бы почувствовала ее запах. Я наврала ей, что у меня месячные, но она не поверила. Она ходила за мной по пятам, ждала около туалета, пока я меняла вату, и все время задавала одни и те же вопросы.
— Ты с ним трахнулась, да?
— Нет, — говорила я.
— А больно было? — наседала Анютик.
— Я не понимаю, о чем ты, у меня месячные.
— Как это в первый раз? — глаза Анютика пылали, как у кота на засвеченной фотографии.
— Никак! — не
Анютик пораженно молчала.
— Довольна? — спросила я.
— Как бы он тебе жизнь не сломал, — сказала она.
На второй день было больно, и на третий тоже. Я ощущала себя какой-то открытой. Как будто мое тело было стволом, и этот ствол обрывался раной внизу. Через эту рану из меня выходила вся моя жизнь. Я не могла ничего с этим поделать, при всем желании рану было не заделать, я поняла, что мне придется с ней жить и время от времени она будет ныть. Но по крайней мере у меня появилось занятие.
С четвертого дня я вошла во вкус. Мы трахались сидя, лежа, стоя, в доме и на улице, в лесу.
Костик показывал мне порнографические ролики на телефоне, и исходя из увиденного я училась правильно сосать член. Мы мастурбировали, сидя рядом перед зеркалом, обмазывались клубничным вареньем и потом слизывали его друг с друга. Постепенно я привыкла к нему.
Костик пользовался презервативами, но ближе к концу июля они стали его стеснять. Мы спали по живому, а в последний момент он вытаскивал член и кончал мне на живот. Сперму потом было очень сложно отмыть, сколько воды я ни лила на себя, все равно на коже оставалась тонкая пленка. О будущем мы не говорили. Да и о чем тут говорить? Мы жили в разных районах Москвы, он учился в институте, а я в школе, наше будущее равнялось нашему настоящему, в котором у меня была дыра между ног, а у Костика — член, который регулярно и долго стоял.
Мне нравилось просто быть с ним, валяться в кровати. Окно в его комнате выходило на северную сторону, и по утрам там было прохладно, зато после обеда пространство наполнялось желтым светом. С белыми, как лучи, коридорчиками, в которых мерцали пылинки. Как-то я лежала на кровати, а Костик вышел поссать. Вернувшись, он взял мою ногу и стал целовать ступню.
— Что это у тебя? — удивился он, заметив шрамы.
Я могла бы наврать, что босиком прыгнула на стекло или попала в автокатастрофу, после которой мне делали несколько операций — у меня всегда получалось придумывать правдоподобные истории. Я не могла по чесноку сказать, что творится у меня внутри, что я на самом деле вижу, мне все время приходилось подстраиваться. Мне было тринадцать, и за всю мою жизнь никто, кроме Анютика, никогда меня не слушал, ни о чем не спрашивал. Я то ли жила, то ли нет, иногда мне казалось, что все мое существование — это тоже какая-то шизофреническая фантазия, в которой я усиленно изображаю нормального человека. Я рассказала Костику все. Про видения, про бритвы, про залептин и отмену. Он слушал молча, смотрел мне в глаза и не выпускал из рук мою ногу. Потом он сказал:
— Бедная девочка.
И тогда я разрыдалась и призналась, что мне тринадцать. Хлопнула входная дверь, и Неля закричала пьяным голосом:
— Костик! Ты где?!
Когда я вернулась домой, Елена Борисовна уже спала. Анютик смотрела телевизор. Я умылась и легла в кровать, меня всю трясло, как в лихорадке. Я видела свои мысли. Они вдруг как будто обрели плоть — сотни женщин и мужчин стояли рядом со мной и говорили наперебой, все они чего-то хотели, я не могла разобрать. Внутри головы скрипело, как будто ее набили пенопластом, я почувствовала, как моя кровать поднимается в воздух, а потом с дикой скоростью падает вниз. Потом она опять начала подниматься, но уже не так резко, во всем происходящем проклевывался незаметный, на первый взгляд, но несомненный смысл. Я услышала голос, он
призывал меня вырваться из тела и идти к нему.Голос сказал, что я готова путешествовать по энергоинформационному полю земли. Он ласкал меня, он рассыпался на несколько десятков горячих точек, и все они присосались к разным местам на моем теле. Я парила в космосе, а тело лежало внизу, на даче, но оно было связано со мной, хотя мне больше всего хотелось от него оторваться. Вдруг что-то произошло, в меня выстрелили, не пулями, а какими-то крюками, на них были закреплены канаты, и те, кто дергали за них, кричали: вернись сейчас же, тебе не уйти!
Я увидела странных существ, они играли в меня и в других людей. Я спросила, зачем они это делают, и они сказали, что им тяжело и холодно в космическом пространстве, они греются об людей. Их канаты рвали мою сущность, я была очень тонкая. Пока мы говорили, у меня лопнул живот. Когда я открыла глаза, то снова лежала в кровати, на даче Елены Борисовны, на соседней койке спала, раскинув ноги, Анютик. Электронные часы мерцали в темноте красным, как зажженные сигареты: 3:15.
Я искала в темноте одежду. Шорты лежали на полу, рядом, а майку я обнаружить не смогла. Чтобы не терять времени и не разбудить Анютика, я натянула шорты под ночную рубашку и выскочила из дома. Я вышла с участка, калитка угрожающе скрипнула, на проселке я во что-то наступила, и только тогда поняла, что не надела сандалии. С черного неба вяло лился дождик. Я добежала до дома Костика, открыла калитку и поднялась на крыльцо. Я кричала и колотила кулаками в дверь. Костик открыл минут через семь. Он был в трусах.
— Я все теперь знаю! — крикнула я. — Все не так, как мы думаем. Нет никакого Бога, ты понимаешь? Я видела их! Только что.
— Кого ты видела? — спросил он.
— Я не знаю, как объяснить. Если бы ты их увидел, ты бы сразу все понял. Они светятся! Они энергетические, а не настоящие! Живут в Космосе, вернее, даже не в Космосе, а в энергоинформационном поле Земли! Это они мне сами сказали.
— А сколько их? — Костик взял сигареты и вышел ко мне на крыльцо.
Где-то за забором выла собака.
— Я видела пять или шесть, очень трудно сказать, они в меня стреляли, понимаешь? Они — игроки. А мы все, все тут, их игрушки.
— Так это они тебя послали? — Костик окончательно проснулся и смотрел на меня как-то странно.
— Нет, конечно! — я злилась. — Они не знали, что так получится, что я вырвусь от них! Они меня вернули в тело, но я теперь сама за себя! Я очнулась! И сразу побежала к тебе, чтобы ты тоже знал. Это все не настоящее, Костик! Этого не существует. Это они там сидят и хотят, чтобы ты думал, как будто это и есть твоя жизнь. Но на самом деле ты — это красная точка…
— Слушай, а может, ты что-то приняла такое, таблетки какие-то? — не выдержал Костик.
— Ты мне не веришь? — поразилась я.
— Сейчас четыре утра! — сказал он. — Ты врываешься ко мне в ночной рубашке, с ногами в собачьем говне! И несешь какой-то бред про энергоинформационное поле Земли! Что я должен подумать?
— Ты думаешь, я спятила?! — я вскочила и побежала к калитке.
Костик бросился за мной и поймал за плечо. Я попыталась вырваться, и в результате этой короткой борьбы он порвал мне ночную рубашку.
— Ты сама мне говорила, что у тебя не все дома! И сестра твоя шизанутая! Куда ты идешь сейчас?! — орал он мне вслед.
Я пришла в себя на какой-то станции. Окошко, в котором продавались билеты, было закрыто ржавой железной решеткой, на скамейках сидели люди. Они избегали смотреть в мою сторону. Я опустила глаза вниз и увидела порванную на груди ночную рубашку. Мои ступни были облеплены грязью, отдельные брызги доходили до колен, кое-что попало и на рубашку. Чтобы не позориться, я быстро покинула станцию и пошла вдоль путей. Куда, я не знала. Более того, я вообще не представляла, как я тут очутилась.