"Фантастика 2024-158". Компиляция. Книги 1-31

– Действуй!

Тот втолкнул снаряд в казенник, едва успев отдернуть руку от клацнувшего затвора.

– Отлично! Благодарность тебе от командования, - съехидничал Максим.

Он встал на колени, приник к панораме и навел орудие на подбитый немецкий танк. Прикинул на глаз расстояние, еще раз глянул в панораму и произнес:

– Мы готовы. Ну, фриц, давай!

Немцы не заставили себя долго ждать. Сначала налетела авиация: десяток «Юнкерсов» с воем пикировали на поле, на траншею, на остатки артиллерийской батареи. Максим и Петро бросились в вырытую их предшественниками щель – просто глубокую яму. Все вокруг грохотало, сотрясалось и рвалось. Казалось, вот-вот рухнут небеса. Наверное, «Юнкерсы» смешали бы все с землей, если бы в небе не появились два истребителя с красными звездами. Это были ЛаГГи – тяжелые, неуклюжие, но хорошо вооруженные машины. В небе разыгралась настоящая трагедия.

За две минуты ЛаГГи сбили три «Юнкерса» - те, оставляя черные дымные шлейфы, скрылись за лесом. Остальные исчезли: видимо, они улетели прочь. Их место заняли четыре «Мессершмитта» - их тощие силуэты со срезанными крыльями знает, наверное, каждый школьник. Советский школьник.

Первый ЛаГГ, спасаясь от атаки, свечой взмыл вверх. В верхней точке тяжелый истребитель завис и тут же превратился в факел: легкий скоростной «Мессершмитт» распорол его очередью из пушки. Парашюта Максим так и не увидел. Второй «ЛаГГ» попытался спикировать и уйти на «бреющем», но за ним погналась вторая пара «Мессершмиттов». Что произошло дальше, так и осталось неизвестным. Издалека донесся только треск пушечных очередей и больше ничего.

Гул моторов стих. Небо очистилось. Зато за стеной поднятой взрывами бомб золы показались немцы. Пригибаясь, они бежали не цепью, как в фильмах, а маленькими разрозненными группами, появляясь и исчезая то там, то здесь. Они были везде и нигде одновременно. И почему-то позади пехоты, а не впереди, плыли три танка. Такие же «Панцеры-38», как и тот, что дымил посередине выжженного поля. Дула танковых пушек сверкали неяркими взблесками, и снаряды с воем проносились над траншеями, не давая красноармейцам высунуть голову.

Максим выскочил из укрытия и сломя голову ринулся к «сорокапятке». Сейчас он возблагодарил современный камуфляж: пятнистую фигуру было почти невозможно заметить на фоне чудом уцелевших палисадников. Немецкие танкисты продолжали стрелять по траншее: очевидно, они считали противотанковый взвод уничтоженным.

Добежав до пушки, Максим упал на колени и, вращая маховички, поймал борт первого танка на «острие» пенька панорамы. Но ему не нужен был прицел: он еще до выстрела точно знал, что снаряд полетит туда, куда он захочет. И это делало его лучшим наводчиком и стрелком в мире.

Секунду Максим дергал спусковой рычаг на себя, потом изо всех сил рванул его в сторону, влево. В отличие от могучей стомиллиметровой «Рапиры», от грома которой можно запросто оглохнуть, а удар казенником сбивает с ног, «сорокапятка» жалко хлопнула и лениво выплюнула гильзу.

Танк резко замедлил ход. Легкий серый дымок поднялся над его кормой. Скрежет умирающего двигателя было слышно даже на расстоянии. «Надо добавить» - подумал Максим и снова рванул рычаг. Но пушка молчала: Петро, прикрывая голову руками, так и остался сидеть в щели. А драгоценные секунды утекали, боевая удача могла отвернуться в любой момент.

Максим сам схватил снаряд и сунул его в патронник. Второй выстрел попал танку под башню, заклинив ее намертво. Двое оставшихся в живых танкистов выскочили и побежали в тыл.

Неожиданно лязгнул затвор. Неужели Петро все-таки взял себя в руки? Максим обернулся: вместо его товарища у орудия сидел на корточках Фирсов со снарядом в руках.

– Огонь! Огонь! – яростно закричал НКВДшник. – Я заряжаю!

Второму танку Максим угодил в боекомплект, правда, только с третьего выстрела. Крышку командирского люка сорвало, из него вырвались языки пламени. Башня, вопреки тому, что показывают в кино, осталась на месте. Мотор работал, и танк, уже убитый, продолжал двигаться к траншеям.

Когда третий танк остановился со сбитой гусеницей, Максим вдруг почувствовал, что Фирсов схватил его за плечо:

– За мной! Быстро!

Почему-то Фирсов побежал не вперед, а назад. Там, из палисадника, торчало узкое жало станкового пулемета ДС-39. И тут Максим увидел, что красноармейцы не сдержали натиск врага: они выскочили из траншеи и под огнем наступающих немцев удирали к поселку.

Фирсов толкнул Максима к пулемету:

– Стреляй! Ты лучше меня!

– Но это свои!

– Это трусы и паникеры! Именем революции, по отступающим: огонь!

– Их убьют! Бой все равно проигран! Пусть спасаются!

– Лучше смерть, чем плен!
– прорычал Фирсов с искаженным от гнева лицом. – Предатель!

Он выхватил пистолет, прицелился Максиму в голову и выстрелил. Но на долю секунды раньше Максим бросился в сторону, выхватил дерринджер и разрядил один ствол прямо в лицо НКВДшнику. Тот рухнул на станок пулемета.

Позади раздался грассирующий, высокий рокот мотора. Залязгали гусеницы. «Комсомолец» подкатил к палисаднику, резко затормозил и развернулся вокруг гусеницы. Из люка водителя показалась седая голова Петро.

– Давай ко мне! Так уйдем!

– Только не к станции! – закричал Максим. – К лесу! Только к лесу!

Он подхватил пистолет Фирсова – еще один никому не нужный в Зоне ТТ, вскочил на тягач и провалился в люк командира, едва не налетев на пулемет в переднем бронелисте. Краем глаза Максим заметил, что из-за дыма показались еще два немецких танка.

Петро рванул «Комсомолец» вперед. Тягач резво добежал до леса, сбросил ход и пополз по чащобе, ломая бронированным корпусом мелкие деревца. Немцы не преследовали уходящую машину: очевидно, у них были дела поважнее.

Рюкзак и ружье мешались. Максим кое-как извернулся и сбросил вещи к ногам, прямо на кожух бортовой передачи. Петро же ухитрился засунуть карабин за спину, в моторный отсек: дуло грозно выглядывало из-за спинки кресла. Интересно, догадался ли преподаватель разрядить оружие?

Максим достал пистолет НКВДшника, приоткрыл верхний люк и принялся его разглядывать. На затворе тускло блестела золотая гравировка: «Фирсову от наркома Ежова за беспощадную борьбу с контрреволюцией. 1937 год».

Со лба скатилось несколько капель крови. Они расплылись на затворе, просочились в канавки гравировки и запачкали золотые буквы. Впоследствии Максим так и не смог их отмыть. А может быть, просто не хотел.

Через час неспешной езды Петро остановил тягач: стало темнеть так быстро, словно кто-то резко повернул реостат.

– Что делать, Проводник? – спокойно спросил преподаватель.

– Ничего. Придется ночевать в машине. Фары лучше не включать. Надеюсь, у тебя есть пластиковая бутылка?

– Мы вырвались? Вырвались из… сорок второго года?

Максим захлопнул верхний люк и повернул задвижку. Потом закрыл передний люк водителя.

– Наверное, да, - наконец ответил он. – Я не слышу стрельбы. Да и стемнело почти мгновенно. Завтра видно будет.