"Фантастика 2024-158". Компиляция. Книги 1-31

– Пятьдесят копеек.

Максим притворно пошарил по карманам:

– Ой, я забыл… А как город ваш называется?

Продавщица вытаращила глаза:

– Москва, как еще? Совсем забылся на съемках-то на своих? Как фильм-то называется?

– На съемках? – растерялся Максим, но тут же пришел в себя. – На съемках, да! «Война на южном направлении» фильм называется. Я там артиллериста играю.

– Сейчас много про войну снимают. И правильно, я считаю. Нельзя об этом забывать, даже если кругом сплошное счастье. Кровь должна быть только бутафорская. Тебя вон как разукрасили, как по-настоящему.

– Это и есть по-настоящему, - Максим коснулся бинта на голове. – Пиротехники что-то не рассчитали, я и приложился лбом о броню. Режиссер глянул и сказал, что будет прямо так снимать. Реализм, говорит.

– Бедненький, - продавщица достала две покрытых шоколадной глазурью трубочки-«Лакомки». – Вот возьми. Тебе и водителю твоему.

Максим вдруг спохватился:

– Скажите, как добраться до музея Пушкина?

Продавщица задумалась:

– Не припомню такого. Кто это?

– Ну как же? Поэт, писатель. Он стоял у основ русского литературного языка. Погиб на дуэли в тридцать семь лет.

– Нет, не припомню такого, - повторила продавщица.

– Спасибо вам большое…

Когда Максим уже повернулся, чтобы идти назад, продавщица вдруг сказала:

– А знаешь, что самое страшное в мире? Когда военные хотят войны! Хотя кому, как не им, не знать, что это такое?

Максим добежал до «Комсомольца» и у самой гусеницы увидел желтую монетку. «Три советских копейки», - мелькнула первая мысль. Но когда Максим подобрал ее, он увидел обрамленную колосьями цифру «двадцать». Похоже на то, что он видел в музеях и коллекциях. Вот только монета в двадцать копеек должна быть белой.

– Ты долго еще? – недовольно крикнул Петро. Его голос звучал как из коробки. Впрочем, так оно и было.

Сунув монету в карман, Максим забрался внутрь и протянул мороженое напарнику.

– Погрызи. А я подумаю, что нам дальше делать.

Он не заметил, как съел свою порцию. Ему показалось, что ничего вкуснее на свете не бывает. Только бабушка когда-то покупала мороженое, но оно совсем не такое, как это… Но проклясть свою мать за безнадежное детство, за изувеченную психику ему не пришло в голову. Напротив, Максим с горечью возблагодарил ее: спасибо, мама, за то, что я сейчас испытал по-настоящему неземное наслаждение…

– Ну ты чего надумал? – нетерпеливо спросил Петро.

– Вот что. В центр мы на этой штуке не сунемся. Поехали до ближайшей станции метро. Там я выйду и попробую добраться до музея Пушкина. Он должен быть на «Кропоткинской», если это Москва. А ты жди.

Петро раскрыл рот. Блеснул золотой коренной зуб.

– Мы что же, в Москве?

– Что-то вроде. Только нечто странное творится, - Максим показал желтые двадцать копеек. – Надо разобраться, что к чему.

– Я бы лучше свалил. Вот честно. Ни к чему здесь останавливаться и выяснять подробности.

– Так вперед. Я никого не держу. Сам как-нибудь дотопаю.

– Совсем дурак? – обозлился Петро. – Я без тебя сгину!

– Значит, делай, как я велю, и все будет в порядке. Может быть.

Петро взялся за рычаги. «Комсомолец» нервно дернулся и залязгал гусеницами по асфальту.

Глава 24. Параллельная Москва

Станцию метро – простой остекленный павильон – Максим увидел уже через пять минут.

– А! «Проспект Вернадского!» - закричал он. – Значит, аэропорт, из которого мы трусливо убежали – «Внуково»! Тормози!

Петро загнал тягач в маленькую рощу и заглушил мотор. На всякий случай Максим тайком от напарника перезарядил двуствольный дерринджер: единственное оружие, которое он рискнул взять с собой. ТОЗик вместе с рюкзаком и камуфляжной курткой остались дожидаться его возвращения в рубке «Комсомольца».

– Ни пуха, - напутствовал Петро.

– К черту! – Максим выскочил из тягача и нарочито неспешно пошел к станции, даже не задумываясь, насколько странно он выглядит в камуфляжных штанах, клетчатой рубашке и с перевязанной головой.

Первое, что поразило его еще в вестибюле – автоматы для размена монет. Сам Максим принадлежал к постсоветскому поколению, которое не застало обязательного атрибута СССР – копеечного в буквальном смысле общественного транспорта. И развешанные по стенам ящики со светящимися надписями «размен десять», «размен пятнадцать» и «размен двадцать» стали для него невиданной диковинкой…

Автомат проглотил двадцатикопеечную монету и со звоном выплюнул в лоток четыре серебряных пятака. Максим сгреб их в ладонь, сунул один в турникет и, как только красный квадрат сменился зеленой стрелкой, побежал вниз по лестнице. А из тоннеля уже доносились свист и вой прибывающего поезда.

Голубой лупоглазый состав с шипением остановился у платформы. Максим мельком бросил взгляд на указатель, шагнул внутрь и осторожно примостился на сиденье. К его удивлению, диван в этом поезде, в отличие от современных вагонов, оказался мягким, на пружинах.

Пассажиров в это время было немного, да Максим и не обращал на них внимания. Всю дорогу он, с перерывами на осмотр станции, разглядывал и аккуратно, даже нежно, гладил линкруст – желтую тисненую облицовку вагона. Материал показался ему нежнейшим шелком по сравнению с грубым, жестким холстом современного пластика. В этой странной Москве, кажется, не экономят на отделке.

Наконец приятный мужской голос объявил: «Станция «Кропоткинская». Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи». Максим вскочил и, как только открылись двери, выбежал в просторный зал со светящимися колоннами в форме квадратных и восьмигранных торшеров. Пол здесь напоминал шахматную доску из красных и серых гранитных плит. Максим даже остановился на секунду, он никак не мог сообразить, какой ногой куда ступать. Потом хмыкнул, махнул на все и пошел к лестнице с вывеской «Выход в город».

Длинный, извилистый и необычно широкий коридор вел к линии турникетов, в полукруглый зал и через вестибюль на улицу. Максим, едва дыша от волнения, пробежал дистанцию и застыл, потрясенный. Именно здесь, у входа на станцию, он впервые увидел вопиющее различие между двумя столицами – Москвой реальной и Москвой… тоже реальной, но чужой.

Вместо угловатого, восстановленного в смутные годы храма, в небо вонзалось стройное высотное здание в стиле сталинского ампира. Правда, от грандиозной статуи Ленина архитекторы отказались: сооружение венчал легкий шпиль с красной звездой, но все равно не оставалось никаких сомнений: это – Дворец Советов, вернее, его уменьшенный вариант, выполненный по первому проекту.