"Фантастика 2024-54".Компиляция. Книги 1-20

Валету он тоже отправил этакое, кое-что, необычное, чреватое, вот и получил персональный вызов. На ковер, не на ковер, но козью морду ему вполне могли устроить. Статья заказная, ожидаемая, плановая, его задачей было лишь – выразить чужую точку зрения, с приукрасами и выкрутасами, можно и с легкими шутками-прибаутками. Гена к подобным заказам относился ответственно, об авторской самостоятельности и слышать не желал, судил по опыту – возможно, справедливо. Излюбленным высказыванием Валета по всякому, в разной степени подходящему поводу было: «Я видел тьму журналистов, которых никто не покупал, но за всю жизнь НИ ОДНОГО, который бы не продавался!» Да как же это так? – будто бы изумленно вопрошал не раз Леонтий. А свобода слова, а репортерская честь и честность? Как же оголтелые либералы и полные интеллектуалы? Никак. Отвечал Валет. Та же дешевая водка, только паленная с ворованной этикеткой. Им тоже платят, но под иным соусом и другие кооперативные товарищества. А ты думал? Честные разве лишь те непродажные, которые еще не раскупленные. В их свободной воле пока что выбор себе хозяина и то… это у самых талантливых. Все прочие – невольничий рынок в кино видал? Видал. Есть товар ходкий, а есть лежалый, в нагрузку. Зачем вообще спрашиваешь? На себя посмотри, и заодно на меня. Но Гена-Валет по поводу высказанной им изнаночной правды жизни отнюдь не переживал. У него была позитивная философская позиция. Ну, заказ, ну сверху, подумаешь! От нашего ведь, родного правительства, не от британского и не от американского, чего стыдиться? И некоторым, неназванным вслух деятелям культуры, особенно заслуженным, тоже вранье не к лицу – дескать, не было никакого пожелания от президента, исключительно своей сознательностью живем. А чего плохого? Чай, не Обама-то попросил, и не под дулом же пистолета! Заказ, он заказу рознь. В этом месте своей речи Гена всегда нарочито чихал – в подтверждение безусловной истинности своих слов. А и был в них смысл. Леонтий не протестовал, не было доводов, собственный его опыт – такая жизнь! – говорил больше в пользу мировоззрения Валета, хотя, конечно, каждый пишущий мысль должен стремиться к идеалу. Вопрос, к какому. Вопрос из вопросов.

Сыр-бор, похоже, выходил с Геной из-за невинной вроде бы статейки. И не статейки даже, отзыве на происшедшее безобразное событие. Отлупили ребенка, ученика. Его же сотоварищи – и выложили в интернет. История, каких немало в последние «обайфоненные» времена. Максимум, на что юные фашиствующие долболобы могли рассчитывать в соцсетях, так это на вялые скучающие протесты, обязательные по программе, с «доколе» и «кудакатитсямолодежь». Дальше – рассмотрение инцидента милицейским участковым, традиционный отказ в возбуждении уголовного дела, призывы к примирению и к покаянию, внушения и взыскания со стороны учительского состава. Но! В проверенный сценарий вмешалась мама избитого мальчишки. И радикально, надо сказать, вмешалась. Взяла мужнин охотничий дробовик, затем решительным шагом к дому заглавного обидчика – все происходило в частном секторе некоего пригорода, – да и выпустила целиком заряд, без предупреждения, без стенаний и рассусоливаний, прямехонько в брюхо хулигана-документалиста. Потом перезарядила, навела снова, прищурив глаз. И пока истекавший кровью дюжий десятиклассник валялся перед ней в пыли, пока бежали к нему в помощь близкие соседи и родные папа-с-мамой – с опаской и стараясь не задевать словесно полоумную бабу с заряженным ружьем, – сказала примерно следующее. Еще раз и огонь будет на поражение, она шутить не станет, за своего сыночка порвет в клочки по закоулочкам, вообще сначала хотела облить сволоту кислотой, серной или азотной, но под рукой случилось то, что случилось, гаденышу повезло, это на первый раз, и пусть запомнит. Пусть все запомнят. С тем ушла. Гордо… Потом началось. Суд мамашу оправдал, опять с «доколе» и «кудакатитсямолодежь», во-первых, вдова заслуженного «МЧСника», одна растит ребенка, между прочим отличника и общественно активного учащегося, во-вторых, ее сыну, и без того некрепкого здоровья, в свою очередь нанесен телесный ущерб (сломанный нос и ушиб ребер), и ни тебе компенсаций, ни даже извинений. Говорят, папаша раненного долболоба еще подсмеивался, дескать, навалял наш рембо соседскому ботану. Досмеялся – сын теперь до конца дней своих инвалид, дробь в клочья разнесла качку селезенку. В-третьих, и самых важных, семейные разделы десятков печатных изданий, как местных, так и центральных, подняли такой зеленый шум, упирая на неконтролируемое состояние родительского аффекта, что у бедняги прокурора не оставалось иного выхода, как потребовать для преступницы всего-то двух лет с отсроченным отбыванием в колонии общего режима, иначе говоря, условно. Не дали ни одного, ни условно, никак. Только выплата материального возмещения долболобу в размере… по правде сказать, малосущественном. Хотя и тех денег родичи его в глаза не увидели, забыли и замяли, у сумасшедшей мамаши с дробовиком ни у кого не хватило духу ломаный грош потребовать.

И вот теперь генкиному порталу предстояло выступить с продуманной полемикой в защиту семейных ценностей, охраняемых государством, о бедных вдовах и матерях, вынужденных с оружием в руках защищать своих чад – и как итог: вновь призвать органы милиции к делу обуздания хулиганов, их учету и приведению в специальные детские комнаты для психологической обработки. Валет давно знал о разводе Леонтия, о политике Калерии в отношении его и дочери, знал и о трогательной любви к Леночке, потому борзописец Л. Годо показался ему самой подходящей кандидатурой для ведения темы. Нет, Леонтию вовсе не предлагалось призывать отцов и матерей к оружию, наоборот, нужно было косвенно осудить, но и указать строго: альтернатива-то где? А беспредел неправильно воспитанных долболобов вот он. Хотя и они тоже дети, а дети это святое. Что предлагать? Как что? Воспитательные программы и полезные занятия в бойскаутских организациях, лекции и экскурсии, обмен опытом за рубежом, личные примеры в воспитании юношества, главное, бережно-бережно, утирая подросткам сопли и ни в коем случае не покушаясь на эти самые ценности, которые семейные.

Леонтий все так бы и написал. Еще пару недель назад. Не будируя широкую публику, но опять же, неустанно держа перед глазами и в уме Леночку, и что он, пожалуй, тоже бы взял дробовик, будь он хотя бы охотник-любитель. И озаглавил бы свой опус как-нибудь вопросительно-назидательно. «Семья СЕМЬ Я?» или все тем же бесконечным «Кто в ответе за Кудакатитсямолодежь?» Но вышло у него то, что вышло. Неувязочка возникла сразу же, как только бойкие его пальцы выбили на клавиатуре лэптопа следующую шапку: «Недоросли и Филантропы» – и подзаголовок: «Третья Российская Беда?» А дальше покатилось, поехало, само собой. Основная мысль запальчивой тирады состояла в том, что:

Ситуация с детишками и семейными ценностями ненормально утрирована. Иначе говоря – у людей здравый ум заходит за позитивный разум, когда обстоятельства жизни касаются их потомства. У соседей в разрешенное время гудит дрель за стеной, все равно, прекратить! чудовища поганые! МОЙ ребенок пугается, пропадите вы пропадом хоть в грязи, свое чадо, обернутое в вату, важнее – задерганное лаской, нервное, уже в раннем детстве морально убитое, в будущем психический инвалид. Или: упаси боже случайно толкнуть, задеть локтем, наступить на изнеженную ножку – а-а-а-а! малое создание в вопли и сопли, родитель с кулаками на негодяя обидчика, как же, порушили святыню – а святыня глядит хитрыми глазенками, потенциальная мразь и брехливая притворяшка. Короче – если рядом свой или что много хуже, чужой ребенок, все! Замрите и не дышите, а лучше сразу занять коленопреклоненную позу. До абсурда. Доходит иногда. Леонтий не поскупился на пример. Как невменяемая мамаша орала на лестничной площадке, когда выносили ногами вперед восьмидесятилетнего старика, из своего дома выносили, не было денег ни на какое ритуальное агентство, одинокая дочь, кассирша метрополитена, хоронила отца, скромно, по низшему разряду, а что делать? Так вот. Орала эта мамаша в голос – убирайте вашего мертвяка, мой сыночек – тоже уже будущий долболоб двенадцати лет, – боится покойников, у ребенка будет стресс, чтоб ваш старый черт второй раз сдох и ты, паразитка, с ним заодно! Хоть в помойку, не мое дело! А чтоб гроб на лестничной площадке не стоял! В окно кидай, нечего тут таскать! Прочие соседи принижено молчали. Что тут скажешь, дети дело святое. А нужно было – нужно было и мамашу, и мальчишку за шиворот, и носом! Носом! В гроб, в холеру, в печенку, в геенну огненную! Уважение к мертвым, тем более к старикам – вот где святое по-настоящему!

Была еще одна мысль, попутная, но ничуть не менее спорная, чем первая:

Родители, они ведь горой не за всех детей. Раньше, в пионерско-комсомольские времена тоже дети были будущим, но как-то – общим будущим. Часто вообще происходило так. Запросто можно было взять соседского мальчишку на рыбалку или дочкиных подружек на прогулку в парк, на качели, в кафе-мороженое. Все дети наравне, свои-чужие, конечно, своего подсознательно все равно выделяешь, но тут же и говоришь себе – стоп! не хорошо так-то, не по совести, не советская это позиция, не наша, и нарочно тогда соседское дите ласкаешь больше чем свое, будто вину заглаживаешь. Тем более знаешь – твой сосед точно так же поступит, без вопросов. Ныне об упомянутых временах только помечтать. Такие орлицы, как мамаша с дробовиком скорее обыденность, чем исключение. Да и папаши долболобов, выхваляющие свое отродье за откровенно уголовные дела. Ведь качки, избившие слабого одноклассника, не с неба свалились, их тоже воспитали, и тоже под колпаком, просто колпак тот был иного рода и свойства – вседозволенность силы, вот какой. Так что – в истории той правых и виноватых нет, обе стороны хороши. Плохо только – что делаем мы культ из того, что культом быть никак не должно. Дети – это не икона, не идол на пьедестале, не семейная главная ценность. Это – сырой материал, с неразвитым сознанием и с изначально хищными звериными инстинктами, которые усмирять и усмирять, дрессировкой, укрощением, воспитанием, как хотите, так и назовите. А для начала – укротить тех самых родителей, которые считают, что только одни они и есть на белом свете со своим обожаемым чадом, все же прочие пусть хоть передохнут, им дела нет. Не укротим – ничего хорошего не вырастет. Одни эгоисты-психопаты, на голой земле. Еще и перегрызут друг друга, пример с пап и мам, они так привыкли.

И еще:

Дети никаким образом не должны знать, что ради них делается что-то. Приносятся кровавые жертвы и колдовством вызываются духи ценностей. И тем паче не должны знать, что им должны. Что они должны – пожалуйста, это – сколько угодно! Китайский вариант – полное почитание старших, и полное им послушание. Тоже, возможно, перегиб, но в куда лучшую сторону. По крайней мере, подонков не вырастим. И тем же престарелым родителям не придется маяться в богадельне или в подворотне ради милостыни. За крик на пустом месте – Как ты посмел тронуть мое чадо: Дунуть! Плюнуть! Открыть форточку! Замечание сделать! (Своего роди, ему и указывай! орет, пачкает мороженым, швыряется камнями – ничего, потерпишь!) Или, о, ужас, не отдать добровольно тут же лучший кусок! – за все это надо судить. Не уголовным, разумеется, но товарищеским судом. Разобрать по косточкам и пронести по кочкам такую мамашу. И чтобы чадо поприсутствовало и послушало тоже, что взрослые умные люди говорят. И молчало бы при этом и поняло бы – что слово нужно еще заслужить, и вообще все нужно еще заслужить, и что оно, чадо, пока никто, оно еще ОНО.

Так-то. Такая вышла статья. Это не халтура, это беспредел – сказал ему Валет, грозно и в то же время с деланным отвращением потрясая распечаткой в воздухе: жест, ставший вдруг привычным для Леонтия за последние несколько часов. Будто бы он даже нравственно приспособился к ругани, хотя прежде только и делал, что старался избегать «конфликтных ситуаций».

Даже «кудакатится» прозвучало, правда, без «молодежь», зато с «доколе» – куда катится Леонтий в апогее праздника непослушания, и доколе редакторские пожелания будут для него пустой звук? И что ему, Гене, теперь делать у разбитого корыта, иначе, у «битой карты»? Коли он уже понадеялся, и перестраховываться не стал? А как же! Леонтий ведь имел репутацию! Прежде имел, но отныне из доверия вышел!

Леонтий слушал равнодушно, необыкновенно для себя самого, будто бы не он сидел на металлическом, холодном стуле пред гомеровски-огненосно грохочущим и желудочно-язвенно гримасничающим Геной-Валетом, а кто-то другой, ему незнакомый. Он же, Леонтий, наблюдал этого другого со стороны, и без интереса наблюдал, словно показывали ему документальное кино, к примеру, об историческом выпасе гусей в Тамбовской области… Гена как-то быстро утих.

– Ладно, – сказал он вдруг, устало и мирно, ни с того, ни с сего, без перехода, будто переключили светофор с зеленого, скажем, на синий, чего не бывает и быть не должно. – Ладно, – повторил обреченно еще раз. Но потом, словно в озарении, встрепенулся, жизнерадостно указал Леонтию: – придумай второй псевдоним. ЭТО после пойдет. После твоего письма.

– Какого письма? – не понял Леонтий, привстал со стула, так изумился.

– Какого-какого? Полемического. Которое должен. Вот прямо здесь, – Гена обвел широким, щедрым жестом свой редакторский закуток – кладовку в полсажени, без окон, зато с прозрачной дверью, будто предоставлял Леонтию к его услугам поле необозримое. – Садись за мой комп. Только я тебя запру. Чтоб через час. Через полчаса. Как хочешь. Сумел Этакое намарать, сможешь и положенное. Пойдут друг за другом. Сначала заказное, после сей эпистолярный труд. Я там одну ерунду сниму, к собачьим чертям!

– Мне бы кофе, – все также равнодушно и без капли заинтересованности ответил Леонтий. – Запирать ни к чему, не сбегу. Я свои долги чту. И отдаю.

– Кофе, да. Кофе, это мысль. Только сам знаешь, у нас какое. Травить им хорошо, принесу, конечно, хоть полную бадью на коромысле. Но смотри – за полчаса…

– За сорок минут. На скорую руку хорошо не бывает. Надо накинуть минут десять на планчик, на обдумывание реплик, на как подать. Да это не затянется, ты меня знаешь, – поторговался для порядка Леонтий, хотя на сей раз была его вина.