"Фантастика 2024-67". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
Клинок лег в руки привычно.
– Он хотя бы раз был здесь?
– Был, - жрец отставил пиалу и кисть отложил. – Не так давно. Смотрел.
– И?
Острие двинулось по груди, следуя по синим линиям узора, и капли крови, вспухая одна за другой, мешались с краской. Пленник дернулся и в глазах его появилась тень понимания.
– Ушел он быстро. Мне сказали, что он доволен. И что я могу быть уверен в своем будущем. Если правильно распоряжусь настоящим.
Нож ушел в плоть.
И пленник только слегка дернулся, из сомкнутых губ его донесся слабый стон. А
– Позволите? – спросил жрец.
И Верховный отступил.
Знак ли это того, что время его иссякло? Что ему следует сложить золотые одежды, что… уступить. Другим. Кому? Охтли?
Нинус… Нинус был нужен. Отчаянно.
Сердце все-таки еще билось. И легло на блюдо, которое жрец с поклоном поставил перед Тлалоком, прошептав что-то. Различить слов не удалось.
А вот тело с алтаря он стягивал сам.
– Где… - Верховный огляделся, убеждаясь, что на площадке нет никого, кроме них со жрецом.
– Рабы нужны в других местах. А с этими я и сам справлюсь, - жрец подтолкнул второго. Этот был тщедушен и тянуло от него болезнью.
Как вовсе…
– Охтли… вернее те, кто признали его власть над собой, сами выбирают жертв. Рабы ныне весьма дороги.
А потому на вершину пирамиды попадают те, кто ослаб.
Или стал негоден. Неудобен.
Сердце закололо. Как… как вовсе подобное пришло в голову? И гнев, разрастаясь внутри огненным шаром, заполонял все тело. Лицо озарило солнечным светом.
Знак?
Или… или он все-таки слишком человек. Слабый. Неуверенный. Вот и ищет знаки в обыденных явлениях, желая убедиться, что верно понял волю Богов.
– Как тебя зовут? – поинтересовался Верховный у жреца, который стянул второе тело. – Прости… и не держи обиды. Я стар. И память подводит.
– Мекатл, - жрец спокойно вытащил третье сердце, которому нашлось место на блюде. А потом, собрав кровь, протянул Верховному чашу. – Имя не важно. Главное, что я там, где нужен.
Его взгляд был прям, а губы сжаты. И в том упрямстве виделся отголосок позабытой веры.
– Хорошо, - Верховный коснулся крови пальцами, а после провел по губам. – Волей богов мы все там, где нужны.
Небо расцветало огнем стремительно, словно и вправду напоенное этой вот жертвенной кровью.
– Помоги мне спуститься, - Верховный подошел к каменному истукану.
Надо же…
Не то, чтобы что-то переменилось, но камень блестел. Пыль вытерли? Или вымыли? Мох… когда-то, когда он был моложе, Верховный сам счищал его с божественных тел. Но давно уже не прикасался к скребку. Имелись дела куда более важные, чем этот вот мох. И он разросся за годы. А теперь исчез. Позолота же, пусть поблекшая, уже не казалось жалкою.
– Ты? – Верховный начертил знак поверх иного, возникшего… когда? На заре времен? Когда первый человек кровью подписал великий договор.
– Мне показалось, что так будет лучше, - Мекатл склонил голову. – Простите, если я сделал что-то…
– Все правильно. Спасибо. Давно следовало бы, но… - смешно оправдываться перед младшим, но Верховный чувствовал, что
должен сказать это. – Так и вправду лучше. Позолоту надо бы восстановить.– Охтли сказал, что этих богов все одно никто не видит.
А стало быть, позолота им не нужна.
Верно.
Может, и вправду не нужна? Кровь стремительно высыхала на камне. Быстро. Слишком уж быстро.
И Верховный поспешил, гонимый страшной мыслью, что её, этой крови, не хватит на всех. Богов ведь так много, а крови – всего-то одна миска. И та обыкновенная, глиняная.
Куда подевалась прежняя из серебра, он спрашивать не стал.
Ответ был ясен.
– Вот так, - Верховный отступил. – А теперь… и вправду помоги мне спуститься.
– Я могу…
– Нет, обойдусь без рабов.
– Мне и не нужны. Я сам справлюсь.
Мекатл и вправду с легкостью подхватил его на руки. И собственное тело отозвалось ноющей болью, напоминая, сколь слаб и никчемен человек.
Когда Верховный успел состариться?
Когда ослаб?
Ведь все время он чувствовал себя бодрым, полным сил, будто… будто боги явили милость вечной жизни. А теперь она вдруг показалась не милостью, но проклятьем.
Кому и вправду нужна вечная жизнь?
Уже внизу Мекатл, осторожно поставив Верховного на ноги, сам накинул на плечи его меховое покрывало. Рабы держались в стороне, поглядывая на жреца со страхом.
– Погоди, - Верховный удержал его за руку. – Проводи. К… идем.
Проще показать, чем сказать.
Серая. Все-таки она серая. И цвет-то неровный, какой-то такой, грязноватый. Сквозь эту серость пробиваются темные пятна мха, что обжил основание пирамиды.
Приземистая.
Какая-то несуразная. Ей явно недоставало изящества той, на вершину которой столько лет поднимался Верховный. Лестница грубая. Ни статуй у основания, ничего. И тянет отступить, убраться, словно сама тень этой пирамиды давит на плечи.
– Что это? – а вот Мекатл глядел на нее с восторгом. – Почему… почему я её не видел?
– Кто знает, - Верховный опирался на руку его. – Иногда ей не хочется, чтобы её видели. Но подняться наверх сможет лишь тот, в ком есть истинная кровь.
Вот для чего он пришел сюда? Или…
Он сжал зубы и сделал шаг. Еще один. Мекатл спокойно следовал рядом. И в нем не чуялось ни страха, ни сомнений.
Нинус был таким же.
Не следовало его отпускать. Но тогда все казалось правильным. Что ж, людям свойственно ошибаться. А Верховный все-таки человек.
Еще шаг.
И уже видно, что камень, из которого сложена эта пирамида, странен. Он словно отливает сталью, хотя в то же время создается ощущение неровности, ноздреватости даже. И Верховный, стиснув зубы, протягивает руку, осторожно, лишь кончиками пальцев касаясь этой поверхности.
Теплая?
Камень бывает теплым. И железо тоже. Если на солнце полежат, но это иное тепло. Оно… оно тянется навстречу Верховному. И пробирается внутрь, изучая его, как он исследует пирамиду. А Мекатл все же отступает. Нет, не уходит, хотя дыхание его сбилось, и кажется, прежний восторг вовсе исчез. Пускай.