"Фантастика 2025-103". Компиляция. Книги 1-17

Медсестра пришла быстро — хрупкая женщина с твёрдыми руками. Она молча перевязывала раны, а когда Аид попросил «то, что поможет держаться», достала из сумки имперские тонизаторы — те самые, с двуглавым орлом на упаковке.

— Солдат должен стоять, — только и сказала она, вливая мне под язык горьковатый раствор.

Нас накормили чёрным хлебом с салом и крепким чаем — простой, но священной для русского солдата едой. Ели молча. Даже Третий, обычно язвительный аристократ, проглотил всё до крошки — не из голода, а потому что так положено.

Через полчаса приехал человек в штатском — строгий, с выправкой кадрового офицера. Он выслушал Аида, кивнул и сказал то, что говорят уже триста лет:

— Успокойтесь. Во всём разберёмся.

Но Аид не мог успокоиться. Он рвал телефон в клочья, пытаясь дозвониться до своих, потому что там, под завалами, оставались его люди.

И тут — звонок. Штатский поднёс трубку к уху, вытянулся в струнку (да, он точно был военным), и после паузы объявил:

— Сейчас вас перевезут в аэропорт. Самолётом — в Петербург.

— А группа? — тут же рявкнул Аид.

— Подробности вам сообщат на месте.

В глазах Аида вспыхнула ярость, но он лишь стиснул зубы и кивнул.

В машине было тихо. Никто не говорил о главном: о мёртвых, о предательстве бюрократов, о том, что нас, возможно, просто хотят заткнуть. Но когда мы увидели в окно флаг Империи над аэропортом, Пятнадцатый не выдержал:

— Мы же не преступники… Мы пытались спасти…

— Молчать, — резко оборвал Аид. — Служба — она не только тогда, когда удобно.

И мы молчали. Потому что долг — это не про благодарность. Долг — это когда ты готов умереть за страну, даже если страна об этом не узнает.

Самолёт Имперских авиалиний был пуст, кроме нас. Когда он взлетел, я прикрыл глаза.

Два с половиной часа с момента телепортации. Шесть часов с начала операции.

В голове всплывали лица погибших:

Первый, разорванный роботами…

Седьмой, замороженный насмерть…

Девятнадцатый, подорвавший себя, чтобы дать нам время…

Мы ещё дети по меркам Империи. Не готовы к смерти. Но когда в лаборатории под академией нам приказали «вперёд» — мы пошли. Потому что в наших жилах течёт та же кровь, что и у тех, кто брал Париж, кто держал осаду, кто всегда вставал на пути тьмы.

Этот день навсегда останется в памяти. Но не как кошмар — а как первая клятва: Мы вернёмся за своими. Или умрём, пытаясь.

Наконец, мы в родной лаборатории. Стертые бетонные стены академии уступили место полированному черному металлу и матовому стеклу, пронизанному голубоватыми неоновыми полосами. Воздух был стерильно чист, но с легким запахом озона — будто после мощного разряда.

Мы шли по узкому коридору, где в стенах были встроены панели с мерцающими руническими схемами. Время от времени они вспыхивали алым — система безопасности сканировала нас на проход. Где-то в глубине гудели генераторы, а под ногами едва ощутимо вибрировали полы — лаборатория жила, дышала, работала.

Букреев ждал нас в центральном зале — огромном куполе с высоким потолком, где по стенам, как священные реликвии, висели образцы тактических магических доспехов нового поколения. Одни напоминали кожу дракона — чешуйчатые, с переливающимся защитным полем. Другие выглядели как легкие кирасы из черного кристалла, но стоило подойти ближе — и в их глубине начинали пульсировать кровавые прожилки.

Букреев стоял посредине зала, и контраст был поразительный: ветеран, измотанный годами войны, среди сверкающих технологий будущего.

Его форма, обычно безупречная, сегодня казалась чуть помятой, а на лице — тени усталости. Но больше всего бросалась в глаза седина. Ее стало намного больше — будто кто-то провел по его вискам лезвием, оставив после себя пепельные полосы.

Он медленно оглядел нас, и в его взгляде читалось что-то тяжелое — не просто усталость, а потеря.

— Первая, Седьмой, Восьмой, Двадцатый, Шестой, Девятнадцатый, Двадцать Первый… — его голос, обычно жесткий, дрогнул на последнем имени.

— Остальные живы и доставлены в больницу. Спасибо пограничникам — вылетели боевой группой и успели вовремя. Добили оставшиеся машины террористов и вызвали медиков.

— Какие террористы?! — Аид резко вскинул голову, глаза его горели яростью. — Это были английские военные!

Букреев повернулся к нему, и в его взгляде вспыхнуло что-то опасное. Но через секунду он взял себя в руки.

— Спокойнее, Миша, — сказал он, переходя на имя, что делал только в самых личных разговорах. — Ты же знаешь правила. Это были террористы.

Аид стиснул зубы, его пальцы сжались в кулаки, но через мгновение он выдохнул и опустил плечи.

— Слушаюсь, Олег Сергеевич.

Я не выдержал и спросил:

— Нам можно их проведать?

Букреев покачал головой.

— Еще нет. Сначала лечение. Потом допросы. Потом поиск виноватых. А уже потом всем разрешат общаться друг с другом.

— Нас сдала какая-то штабная крыса, — сквозь зубы процедил Аид, ударив кулаком по стене. Эхо разнеслось по коридорам, будто подземелье ответило ему глухим стоном.

Букреев нахмурился, огляделся, затем резко махнул рукой — "тише". Он подошел ближе, понизив голос до шепота, но каждое его слово било, как молот:

— Неофициально, подчеркиваю — неофициально — я с тобой согласен, Миш. Но там не должно было быть студентов. Там не должно было быть англичан. И тем более не должно было быть боевой техники. Борьба с террористами — это работа Имперской службы безопасности.

Он замолчал, его глаза метнулись к темным углам лаборатории, будто ожидая, что из тени выступят уши предателя. Потом продолжил, уже с горькой усмешкой:

— Но кто-то наверху решил поиграть в солдатиков и новые игрушки. А какая-то гнида решила эти игрушки сломать.

Его голос дрогнул, и тут я понял, откуда эта седина.

— Ты сам понимаешь… С вами был мой внук.

Тишина повисла в воздухе, густая, как дым после взрыва.

— Мне уже сегодня звонили, — продолжил Букреев, и в его тоне появилась ледяная ярость. — Предлагали добровольно уйти с поста. В связи с некомпетентностью. По-дружески, а то… под трибунал отдадут.

Аид резко поднял голову, глаза его вспыхнули.