"Фантастика 2025-103". Компиляция. Книги 1-17

– Человеческая кожа? – рискнул я пошутить, указывая на переплет.

Губы ректора дрогнули в улыбке.

– Да, кожа нерадивых учеников, – невозмутимо ответила она, закрывая книгу. – Как мне сказал Зильберштейн, ты самостоятельно освоил замедление времени. Это похвально.

Она встала, и ее тень удлинилась на каменном полу.

– Сегодня я научу тебя основам управления гравитацией – контролю собственного веса и телекинезу в зоне видимости. Это лишь азы. Но помни – только достигнув совершенства в этом, ты сможешь приступить к изучению портальной магии.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я, чувствуя, как учащается пульс от предвкушения новых знаний.

– Благодари Букреева старшего, начальника академии, – поправила меня Василиса Георгиевна. – Это по его просьбе мы ускоряем твое обучение.

Я кивнул, понимая всю важность этих уроков перед предстоящей командировкой. В воздухе запахло озоном – магия уже начинала собираться вокруг нас, готовясь к первому уроку управления фундаментальными силами мироздания.

Тренировка началась с основ телекинеза. Долгие часы я безуспешно вглядывался в медную монету, лежащую на полированном дубовом столе, пока Василиса Георгиевна терпеливо объясняла: "Представь, будто из центра твоего существа протягивается невидимая нить, связывающая тебя с предметом". В комнате пахло старыми книгами и воском от свечей, мерцающих в серебряных подсвечниках.

Внезапно монетка дрогнула. Это была старинная копейка екатерининских времен, с почти стершимся профилем императрицы. В момент, когда она наконец оторвалась от поверхности, мне показалось, будто сквозь пальцы проходят воспоминания не мои - юная Василиса, ее мать, бабушка - все они когда-то поднимали эту же монету в этом же зале. Традиция, передававшаяся через поколения.

Василиса Георгиевна протянула мне тонкую тетрадь, и я почувствовал, как под пальцами зашуршали пожелтевшие от времени страницы. Брошюра была переплетена вручную - толстые нити скрепляли листы, а обложка из плотного пергамента носила следы многочисленных прикосновений. В углу виднелся выцветший экслибрис с фамильным гербом Шуппе.

"Возьми эту брошюру," - сказала она, и в ее голосе прозвучала непривычная мягкость.

Я осторожно раскрыл тетрадь. Страницы были испещрены аккуратным, почти каллиграфическим почерком, с многочисленными пометками на полях. Некоторые абзацы были выделены чернилами разного цвета, схемы и формулы чередовались с зарисовками энергетических меридианов. В воздухе запахло старыми чернилами и чем-то еще - может быть, пылью архивов, а может, слабым ароматом тех духов, что любила юная Василиса.

"Что это?" - спросил я, перелистывая страницы.

Ректор на мгновение задумалась, ее пальцы непроизвольно повторили жест, которым она когда-то листала эти же страницы.

"Это упражнения, которые ты должен повторять," - ответила она.
– "Прочти перед командировкой и с собой не бери." Она сделала паузу, и в ее глазах мелькнуло что-то теплое, почти ностальгическое. "Я, конечно, могла бы переписать ее заново... Но она мне дорога как память."

Василиса Георгиевна подошла к окну, за которым медленно садилось солнце, окрашивая комнату в золотистые тона.

"Когда я училась в медицинском, систематизировала наши родовые знания... Именно эти записи потом легли в основу моей диссертации." Она обернулась, и в ее взгляде читалась странная смесь гордости и уязвимости. "Так что перед тобой, Петр, не просто методичка... Это сердце моего карьерного роста."

Я ощутил неожиданную тяжесть в руках - теперь я держал не просто тетрадь, а кусочек чьей-то жизни, чьих-то надежд и трудов. На последней странице мелькнула дата - сорок лет назад. И подпись - дрожащая, юная, совсем не похожая на нынешний уверенный почерк ректора: "В. Шуппе, 3 курс

Спрятав за пазуху тетрадь, я продолжил тренировки. После закрепления успеха в телекинезе нас ждал обед в столовой с дубовыми панелями на стенах. Наваристый суп с клецками дымился в фарфоровых тарелках, жирные круги дрожали на золотистой поверхности бульона. За окнами сада медленно падал вечер.

В беседке, увитой жимолостью, мы пили чай из тонкого фарфора. Василиса Георгиевна рассказывала о природе гравитационных волн, когда внезапно зазвонил ее телефон. Ее лицо мгновенно изменилось:

"Слушаю. Что? Не может быть..." Ее пальцы сжали телефон так, что костяшки побелели. "Петр, ты со мной!"

Она вскинула руку, и перед нами разверзся портал - мерцающий овал с переливающимися краями, от которого веяло ледяным ветром. Внутри меня ядро тьмы встрепенулось, будто старый друг узнал родной дом.

"Что случилось? Куда мы..." - начал я, но она уже толкала меня в сверкающий проход.

Переход длился мгновение и вечность одновременно. Мы оказались в мраморном зале с высокими сводами. Воздух пахло озоном и лекарствами.

"Жди здесь," - бросила она, исчезая за тяжелыми дверями.

Я остался один под пристальными взглядами портретов на стенах. Прошло тридцать томительных минут, когда она вернулась - бледная, с тенью в глазах.

"Идем."

Длинный коридор привел нас в медицинский кабинет. Она усадила меня в кресло, за ширмой зашуршали провода.

"Что происходит?" - спросил я, чувствуя, как холодные электроды прилипают к вискам.

"Знакомая тебе процедура. Ты будешь донором," - ее руки светились бледно-голубым светом.

"Но для кого?"

"Тебе лучше не знать."

Последнее, что я увидел перед тем, как погрузиться в темноту - ее глаза, полные странной печали и решимости. Где-то за ширмой слышалось прерывистое, хриплое дыхание...

Глава 18

Я очнулся в полумраке гостиной особняка Шуппе, где мягкий свет настольной лампы отбрасывал дрожащие тени на стены, обитые темно-бордовым шелком. Тело было странно легким, будто наполненным ватой, а в висках пульсировала тупая боль. "Первое донорство было полегче", - промелькнуло в сознании. Сейчас не было той изматывающей ломоты в мышцах, зато головокружение накатывало волнами, а по спине пробегали мурашки озноба.

Потянувшись к журнальному столику из темного дуба, я едва смог дотянуться до серебряного колокольчика с гравировкой фамильного герба. Его тонкий звон разнесся по тихому дому.

Дверь бесшумно открылась, и в комнату вошел сын Василисы Георгиевны - высокий мужчина лет сорока в безупречно сидящем твидовом пиджаке. Его карие глаза внимательно изучали мое состояние.

"Добрый вечер, - его голос звучал спокойно и профессионально.
– Как самочувствие?"

"Если честно, не очень", - признался я, с трудом приподнимаясь на локтях. Плед соскользнул с плеч, обнажив следы от электродов на запястьях.