"Фантастика 2025-108". Компиляция. Книги 1-28
Шрифт:
– У Яицких ворот лагерь, – к нам подъехал Болдырь. – Я проведу.
Бой у ворот тоже пошел вовсе не по плану. Под прикрытием метели мы выскочили к рогаткам, за которыми горели костры. Караулы подняли тревогу выстрелами, казаки спешились и полезли в рукопашную. Прицельный огонь вести было очень трудно, поэтому в ход пошли сабли да пики. Корф барабанами стал выстраивать в центре лагеря каре, попытался развернуть пушки. Но людей у бригадира оказалось сильно меньше, чем я ожидал, и это сработало против него. Первый и второй оренбургские устроили резню – казаки, башкиры, киргизы
– Царь-батюшка, – ко мне подскакал Чика, ведя на поводу высокого черного жеребца с белой звездочкой на лбу, с белыми же бабками, – ты жалился, что твой Гром не так уже резв.
О чем Пугачев жаловался Зарубину, я, разумеется, не знал, поэтому просто кивнул.
– Вона, смотри, какого мы красавца из-под Корфа добыли… Прими дар от всего нашего казачества яицкого!
Я протянул к жеребцу руку, тот прижал уши, оскалился.
– Осторожней, царь-батюшка, кусается. – Почиталин послал свою лошадь вперед. – Дикий, не-холощеный. Да, кажется, не объезжен.
– Объезжен, объезжен. – Чика откровенно любовался четвероногим трофеем. – Так выезжен, что тебе, Ваня, и не снилось! Да только наездник ему нужен такой! Царских кровей.
Я отвязал поводья, потянул лошадиную голову вниз. Зашептал в ухо всякую чушь. Конь всхрапнул, принюхался. Я покопался в карманах, нашитых на кафтан, дал красавцу сухарь. Пока он жевал, вскочил ему на спину. Седло казалось неудобным, с высокой лукой.
– Ежели будет дурить, – Почиталин махнул плеткой, – ты его кулаком, Петр Федорович, промеж глаз. И хлыстом бы туда, по брюху.
Я подобрал поводья, дал шенкелей. Конь взвился, попытался скинуть меня. Пришлось прижаться к спине, загнать добычу в сторону от дороги, в сугробы. Провалившись по грудь в снег и устав, конь успокоился.
– Назову его Победитель.
Я соскочил с трофея, похлопал животное по шее.
– Что тама с Корфом? Куда дели бригадира?
– Побили его казачки под горячую руку, – повинился Чика. – А також всех его офицеров. Никто не уцелел.
– На все воля Божья, – я перекрестился. Казаки вслед за мной.
Прибыли сани с обозом, что мы захватили в Бердской слободе у передового отряда Корфа.
Я съездил проведал Степана Творогова, который лежал накрытый рогожей в одной из розвальней. Рядом топтался Андрей.
– Ну как он? – я кивнул в сторону близнеца, чей вид внушал опасения. Без сознания, сам весь бледный, круги под глазами.
– Пуля пробила грудь, вышла под лопаткой. – Андрей тяжело вздохнул, поправил покрывало.
– Заштопают твоего брательника, Максимову сразу повезем.
Я дал шенкелей Победителю, вырвался вперед отряда. Прогудела труба первого оренбургского, знаменосец расправил красный флаг. Сильный снег не давал нас разглядеть, поэтому пришлось выслать к валам вестового. Еще жахнут картечью.
Наконец ворота со скрипом
открылись, мы вступили в город.– Слава богу! – навстречу нам выехал Творогов-старший. Лицо его осунулось, глаза покраснели. Явно бессонная ночь была.
– Спас, царь-батюшка! Просто спас. – Воевода Оренбурга слез с коня. Я тоже. Мы обнялись.
– Сынка твоего, Иван Александрович, поранили. Недосмотрел я. Давай быстрее к Максимову вези.
Дальше завертелась круговерть. Три сотни под командованием Болдыря я отправил спасать Сакмарский городок. Еще три с Чикой во главе к Татищевой крепости. Против двух рот корфовских солдат этого должно было хватить.
Раненых перевезли в госпиталь к Максимову. Там же оказались Маша с Татьяной. Обе заалели, увидав меня, бросились навстречу, но за два метра остановились, почти одинаково начали поправлять волосы под белыми косынками.
– Жив, Петр Федорович! – констатировала Харлова, оглядывая меня с ног до головы.
– А мы так спужались, – Маша еще больше покраснела. – Как начали стрелять у валов, все по домам попрятались…
Девушка посмотрела на меня влюбленным взглядом.
– Некогда, девоньки, сейчас лясы точить… – Я сам смутился такой встрече, не знал, куда руки деть. – Принимайте раненых. Некоторые сильно побиты.
Началась суета с размещением казаков, подсчетом военной добычи. Я уже еле стоял на ногах, но успевал везде. Кузнецы получили новые пушки для установки на поворотные круги, Максимов тут же принялся оперировать Творогова-младшего. А затем и остальных раненых. Были сформированы похоронные команды, которые отправились к лагерю Корфа и в Берды.
Поймав Немчинова, я приказал ему сделать списки пострадавших и выдать каждому по серебряному рублю. Семьям погибших полагалось по пять рублей.
Наш поход к Юзеевой выявил существенные недостатки епанчей – неудобные, тяжелые, ветер задувает. Поэтому я набросал на листке изображение шинели с хлястиком – вид спереди и сзади. Отдал Харловой.
– Пущай твои воспитанницы, Татьяна, – я устало уселся на стол в приемной, выложил пистолеты из-за пояса, – сошьют по рисунку. Несколько штук. Мы спытаем и решим.
– Сложный крой. – Харлова задумалась, повертела в руках листок. – Я все больше удивляюсь тебе, Петр Федорович…
Сейчас она произнесла мое имя без издевки.
– Откуда сие? – вдова помотала рисунком. – И зачем вот этот ремешок?
– Скатывать епанчу. Новую. В иноземных странах придумали. Узнал, пока скитался, – мне надо было чем-то отвлечь Татьяну. – Вели баню истопить, помыться хочу.
Пока ждал, сходил проверить казну. Лично снес вниз железные ящики с рублями, что были взяты у Корфа и Кара. Война оказалась делом выгодным – я заработал больше десяти тысяч рублей, которые, впрочем, скоро разойдутся. Подходила дата выплат войскам.
Потом пришел Творогов-старший.
– Все слава богу прошло, – вздохнул воевода. – У Викентия Петровича – не руки, а чудо. Маша тоже хороша – присматривает за Степаном.
– Да… с доктором и Марией нам повезло, – согласился я. – Кроме Корфа какие новости?
– Небольшие волнения по уездам, пожгли две твои школы крестьяне. Баре, что там учительствовали, разбежались.
Хреново, но ожидаемо. Начальное образование будет очень нелегко организовать. Крестьянство сопротивляется всему новому.