"Фантастика 2025-7". Компиляция. Книги 1-25
Шрифт:
Торик нацелился на «лидер-гитару», которая иногда играет партии соло, а иногда — ритма. Осталось найти ритм-гитариста. На первой парте, рядом с Алей Рыжиковой, сидел Гера — беспробудный троечник, но при этом активно интересовался музыкой, сам освоил гитару и играл во дворе песни любимой группы «Воскресение». Вот его и решили попробовать.
На репетициях Гера держался скромно. Зато аккорды успевал запомнить налету, пока Торик играл. Буйной шевелюрой и безупречными манерами Гера напоминал воспитанного и дружелюбного щенка крупной собаки. Но имидж троечника недолго обманывал Торика. Зайдя однажды к Гере в гости, он заметил на столе «Словарь крылатых латинских
* * *
На стену Каморки повесили календарь «1980». Поезд социализма разогнался и шел на полном ходу. Отличные перспективы на будущее. Могучая и сильная страна вовсю готовилась к Олимпиаде-80. Совсем скоро, в августе, нарисованный из тысяч людей Олимпийский мишка пустит слезу под трогательную песню, и этот момент останется в памяти поколения навсегда… Впрочем, Торика и его друзей спорт не интересовал. Их влекла только музыка.
Чаще всего собирались в Каморке «малым составом»: Торик, Семен и Борис. Этого хватало, чтобы понять, подойдет песня или нет. Подключали гитары очень тихо, чтобы не привлекать внимания снаружи. А уже после уроков играли свободней и громче — от души. Помаленьку набирали себе репертуар, но выходить с ним пока стеснялись. Так и сидели в Каморке: момент еще не настал.
* * *
Март 1980 года, Город, 14 лет
К марту они уже многому научились. И наконец количество перешло в качество.
Их первая «публичная» песня название носила знаковое — «За горизонтом». Изначально это была лирическая баллада — неспешная и грустная, с протяжным жалобным вокалом:
Еще вдали разлука наша,
Но летний кончится сезон,
И в поезд сядешь ты однажды,
И он уйдет за горизонт…
Правда, звучала она как-то слишком вяло. Ребята подумали и сыграли ее раза в полтора быстрее, заодно сменив стиль с ленивой баллады на рок. И песня подтянулась, приоделась, сразу стала энергичней, под нее хотелось танцевать или хотя бы бодро маршировать к светлому будущему.
Вечером они впервые вынесли из Каморки все: барабаны, гитары, усилители… Расставив технику в школьном коридоре, подключились, подстроили гитары, старательно посчитали в микрофоны. Раз прятаться не нужно, громкость выставили почти на максимум. И вроде пора начинать, но друзьями овладела робость. Стояли, жались к инструментам и смущенно смотрели друг на друга.
Положение спас самый опытный — Борис привычно дал отсчет барабанными палочками, выдал брейк вступления и повел ритм. Очнувшись от спячки, Семен вступил на басу. Стены коридора подхватили звуки, отразили и понесли мощной волной. На гребне этой волны Торик вступил на ритм-гитаре и запел. В припеве запел и Семен.
Голоса их дрожали от наглости и неуверенности, но сейчас это не имело значения. Звук гремел и отражался от стен, и уже отражения эти причудливо смешивались с новыми звуками, и звучало все вместе просто феерично. Чудилось, в длинном коридоре плескались не только звуки, но и энергии каждого из участников. И тоже смешивались, дробились, сочетались и усиливали друг друга.
«…Забыть твои глаза!» — отзвучала последняя фраза последнего припева, Борис вписал финальный брейк, ударил по тарелке и почти сразу мягко прижал ее рукой. Песня закончилась. Навалилась звонкая тишина.
Они потрясенно молчали. Никто из них по отдельности
не смог бы получить такой результат. Каждый дополнял других, а вместе они порождали нечто большее. Только вместе, ансамблем. Вот она, настоящая синергия в действии! И тут…— О-о-о! — вдруг раздалось где-то рядом.
Они огляделись. Тут и там стояли у стен и сидели прямо на полу школьники. Откуда они здесь вечером? Кто знает. Но им точно понравилось выступление! И это вселяло надежду.
На следующий день к их репетициям присоединилась Лика, орган отлично вписывался в их звучание, да и новых песен прибавилось.
* * *
Выпускной у восьмых классов — это рубеж, за которым многое меняется. Не все его переживут и перейдут в девятый: кто-то уйдет в ПТУ, в техникум, а то и сразу на завод — там ученики всегда нужны. Грядущая разлука терпко повисла в воздухе.
Ансамбль разделило пополам. Торик точно знал, что пойдет в девятый. Лика и Гера понимали, что с их тройками выпускных экзаменов не одолеть, хочешь не хочешь, придется уходить. Но в ансамбле оба обещали играть и дальше. Семен застрял где-то между: решил остаться и продержаться сколько сможет.
* * *
В середине марта в классе появился странный парень — Саша Зорин. Невысокий и жилистый, он ходил в форме, как все, но с первой же встречи чувствовалось: он — иной. Вместо рубашки под пиджак носил белую водолазку. Смотрел обычно в пол или мимо собеседника — непривычно. Но уж если вдруг поднимал глаза, хотелось сразу отвести взгляд. Угольно-черные широкие зрачки будто прожигали тебя насквозь. Разговаривал мало, держался особняком.
Шел восьмидесятый год, и никто еще толком не знал о детях-индиго. Но, оглядываясь в прошлое, ясно видишь: Зорин был одним из них. Ощущение странное, будто в куклу-ребенка упакован злой и умный взрослый.
Торик поговорил с ним только раз, но впечатления от этого разговора остались на всю жизнь.
— Физику — дай? Один раз, сегодня, — сказал Зорин, будто через силу выталкивая слова.
— Не сделал или не понял?
Острый угольно-черный взгляд за мгновение обжег собеседника.
— Как тут понять? Я ведь в лесу жил, пенькам богу молился.
У Торика холодок прошел по спине. Слово в слово! Именно так всегда говорила бабушка Маша: «Откуда мне знать? В лесу я жила, пенькам богу молилась». Пулей прошила мысль, что он вообще ничего не знает об этом Саше.
— Дашь или нет? Я жду, — напомнил о себе Зорин.
— На, — неожиданно для себя сказал Торик, который списывать никому не давал, разве что Семену.
Внезапно Зорин перестал писать и снова выстрелил угольками глаз Торику прямо в душу:
— Странный ты. Не такой. И это видит каждый, у кого есть глаза. У тебя все не как у людей. И будет не как у людей. Всегда.
— С чего ты… — начал было Торик, но осекся.
— Ты слушай, слушай. Один раз говорю, а ты слушай, — скороговоркой, похожей на невнятную молитву, зачастил Саша.
Взгляд Зорина слегка смягчился, смазался, он будто смотрел внутрь себя. А голос стал резким, обвиняющим, обнажающим суть вещей:
— Ты не такой. Особенный. Все не как у людей. У отличников сроду все не как у людей. Живут не как люди, а по-своему, по-отличнически. И жену свою ты тоже будешь любить по-своему, по-отличнически, не как все. А потом забудешь, пропадешь, сгинешь в нигде, в никогда… Странно там. Нет. Сначала ты — там, в нигде, потом жена. Тоже не как все, оба такие. А у тебя — свой путь, своя судьба. Судьба ведет тебя. Пусти!