"Фантастика 2025-86". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
И все-таки… Сколько людей она спасла во время войны только потому, что не колебалась и не жалела себя? Вот он, человек, которому, возможно, есть шанс помочь. Виновен он в чем-то перед короной или нет — это не повод не попробовать.
А что сделала корона для нее? Лично для нее? Закрыла глаза на «фантазии малолетней дурочки», как метко тогда выразился Гидеон?
Монтегрейн все еще стоял на месте и терпеливо ждал, когда она уйдет в сторону столовой. Не хотел карабкаться по лестнице на ее глазах, поняла Амелия.
Она решилась.
Вскинула к нему лицо.
— Можно я
По взгляду поняла: удивился. Однако пожал свободным плечом — второе было напряжено из-за трости.
— Если ранний подъем вас не пугает.
— Не пугает, — заверила Амелия.
Отоспавшись за прошедшую неделю, последние дни она вставала с рассветом. И снова вернулась к занятию первых дней своего нахождения в поместье: тайком смотрела, как супруг уезжает на тренировку в компании своих верных собак. Потому-то и знала, что этим утром никакой прогулки не было.
— Тогда на рассвете, — подвел итог Монтегрейн и протянул ей ладонь.
Мужчины при встрече, прощании или закреплении каких-то договоренностей пожимали друг другу руки. Женщины приобнимали друг друга, чмокая губами возле щек, изображая поцелуи. Мужчины целовали женщинам ручки, если те были без перчаток, или же отвешивали поклоны и полупоклоны.
Но женщинам никто не жал руки — ни другие женщины, ни мужчины.
В детстве, когда-то очень-очень давно, ее отец любил подобным образом скреплять обещания с дочерью. Она ужасно гордилась…
Когда супругу требовалась помощь, Амелия спокойно прикасалась к нему. Потому что так было нужно, так было правильно — всего лишь ещё один раненый на ее жизненном пути. Но сейчас… Она ведь уже держала его за руки в храме, и с ней ничего не случилось, и страшно не было.
Потому что при свидетелях? Или потому что?.. Мэл запуталась.
Вложила пальцы во все еще ожидающую ее раскрытую ладонь — как в холодную реку с разбега прыгнула.
Монтегрейн чуть сжал ее кисть и тут же отпустил. Для него — обычный жест. Для нее — едва ли не подвиг.
— Договорились, — резюмировал мужчина, не заметив или сделав вид, что не заметил, ее внутренней борьбы. — Доброй ночи, Амелия.
— Доброй ночи… Рэймер, — откликнулась Мэл и поспешила в сторону столовой.
Щеки отчего-то пылали.
* * *
Несмотря на травы для сна, за прошедшую ночь Амелия проспала едва ли пару часов. Кошмары не мучали, но и сон не шел.
«Даю вам еще десять дней, после чего приеду за отчетом», — строки из недавнего послания так и звучали в голове голосом Блэрарда Гидеона.
Приедет и потребует новых сведений. И самым разумным было бы действительно поехать на утреннюю прогулку с супругом, чтобы выведать у него побольше информации, подружиться, как изначально советовал Глава СБ. Разумным, правильным…
Амелия очень долго пыталась стать Эйдану Бриверивзу хорошей женой, прощая все грехи и надеясь на лучшее, пыталась родить ему наследника, несмотря ни на что. Это ведь тоже казалось ей разумным, не так ли?
Однако, чем больше Мэл копалась в себе, тем лучше понимала, что по-настоящему цельной она чувствовала себя лишь в один период своей жизни — когда работала в лазарете во время войны.
Цельной, сильной, уверенной в себе — потому что точно знала, что делала и ради чего, а ее совесть была абсолютно чиста.А что будет, если Гидеон таки сдержит слово и, разделавшись с Монтегрейном, окажет ей поддержку, позволив уехать? Будет ли Амелия чувствовать себя цельной тогда?
Свободы хотелось до слез, до крика. Но в то же время она понимала, что можно сбежать от запятнанной репутации, а от испачканной совести никуда не деться.
Если Монтегрейн виновен, то пусть Гидеон сам доказывает его вину — это его работа, не ее. Она — Грерогер. Такие, как Амелия, рождены, чтобы спасать жизни, а не отнимать их.
Даже ценой собственного благополучия…
Вертясь в постели с боку на бок, Мэл то полностью убеждала себя в том, что довольно боялась в этой жизни и, кроме совести, ей больше нечего терять, и главное — поступать правильно.
А потом вдруг ее снова накрывало таким знакомым, въевшимся под кожу за годы жизни с Эйданом страхом, что решимость оставляла. Разве она борец? Как много Мэл боролась? Делала жалкие попытки, но ее вновь и вновь ставили на место: жизнь, муж, король, его верный пес Гидеон…
Разве она справится? Такая ничтожная и трусливая?
И снова поворот на другой бок — и высохшие на щеках слезы. И мысль: неважно, если не получится, главное — что она не будет противна сама себе, если поступит по совести.
Но, боги, как же хотелось пожить по-настоящему. Не для кого-то, не для какой-то цели, не по чьей-либо указке, а просто — для себя. Вздохнуть полной грудью и сказать себе, наконец: «Я свободна!»
А потом снова накатывали страх и неуверенность. Желание подчиниться и все сделать так, как велит Гидеон, нежели принимать решение самостоятельно.
Новый поворот, и опять другой бок. Сквозь тонкие шторы пробивается лунный свет, колышущиеся за окнами ветки высокого дерева отбрасывают причудливые тени, напоминающие когтистые лапы слуг преисподней.
«Ты грешница, Амелия! Грешница!» — снова звенит в голове голос матери-настоятельницы приюта имени Святой Дальи. И опять в Мэл просыпается чувство протеста и появляются силы бороться со всем миром… Лишь до следующего поворота на постели…
В итоге Амелия вымотала сама себя, и когда забрезжил рассвет, она не могла с уверенностью сказать, спала ли вообще этой ночью.
Вновь кольнуло малодушное желание остаться в постели и сделать вид, что проспала — отчего-то Мэл не сомневалась, что супруг не станет ее будить и просто уедет один. Но она уже решилась, назначив эту утреннюю встречу, а значит, надо идти до конца.
Амелия быстро встала, умылась, заплела волосы в две тугие косы, чтобы наверняка не растрепались во время скачки, и достала из шкафа недавно пошитый господином Линчем костюм для верховой езды.
Тогда, заказывая его, Мэл ещё даже не думала, что придется им воспользоваться. Монтегрейн сказал портному, чтобы он приготовил для его супруги все необходимое, а господин Линч авторитетно заявил, что леди без наряда для верховой езды никак нельзя. Амелия не спорила — размер шкафа позволял, остальное ей было безразлично.