"Фантастика 2025-86". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Общее
258
Из «Песен дочери птицелова», сборник Ancient Egyptian Literature. Перевод с древнеегипетского – John L. Foster. Перевод с английского – А. Сешт.
В тенях за спиной Шепсет различала Руджека и отряд телохранителей. Слуги несли ларец с наградами, которые сегодня Владыка вручит особенно отличившимся военачальникам или чиновникам.
Зазвучали приветственные крики и восхваления. Шепсет радовалась, что стояла ближе всех, вместе с госпожой Тией и царевичем. Иначе, при её невысоком росте, она бы мало что разглядела, или её бы унесло назад, как бурное течение уносит рыбацкие лодки.
Вельможи толпились, стараясь привлечь внимание Владыки и, возможно, выпросить личную аудиенцию или внеочередное решение каких-нибудь прошений. В какой-то момент Шепсет случайно оттолкнули, оттеснили. Она едва не потеряла равновесие, когда чья-то рука деликатно сомкнулась на её локте, поддержала. Вскинув голову, она натолкнулась на взгляд молодого царевича. Рамсес ободряюще улыбнулся ей.
– Ты в порядке?
Девушка скованно кивнула, чувствуя, как её охватывает неуместное смущение. Ещё больше она смутилась, когда Рамсес украдкой переплёл свои пальцы с её, удерживая её рядом с собой, заслоняя от толпы. Царевич не смотрел на неё, внимал своему отцу, как раз начавшему свою торжественную речь, но несколько раз чуть сжимал ладонь девушки в своей в знак поддержки.
Смущение смешивалось внутри с радостью. Шепсет чувствовала себя счастливой и защищённой. До неё доносились обрывки разговоров и обсуждений. Её внимание привлекла приглушённая беседа какого-то военачальника с чати Таа – вскользь обсуждали, что Владыка в очередной раз отклонил какое-то из предложений своего сына на последнем совете.
– Разговор получился пренеприятный, – приглушённо заметил военачальник, – но и нечего юнцу лезть в дела, которых он не понимает. Своего брата он не заменит.
– Его брат стал частью истории куда более неприятной, – деликатно заметил чати, – и не будем об этом. Он неопытен, но весьма проницателен. Позволь напомнить о ряде мудрых шагов ещё недавно, выявивших несколько…
Их слова потонули в криках ликования, когда Владыка даровал первую из наград.
Украдкой Шепсет посмотрела на орлиный профиль царевича, повторявший отцовский. Наверняка Рамсес услышал то же, что и она. Но он умел держать лицо и сделал вид, что разговор его не просто не задевает, а вообще не касается.
Тонкостей отношений Владыки и его молодого сына Шепсет искренне не понимала. На людях Усермаатра не демонстрировал любви к близким, не выделяя своих родственников среди остальных придворных. Но жрица ведь знала, как он меняется за закрытыми дверями, как тепло может общаться. Возможно, и к сыну он был теплее, когда никто не видел. Но сколько Шепсет помнила, каждый раз, когда молодой Рамсес выходил после
встречи с отцом, он был печален и задумчив. Буквально позавчера она сама пыталась отвлечь его и даже осмелилась позвать на прогулку, чтобы развеять мрачные мысли. Возможно, именно о том дне и говорили военачальник и чати? Вроде бы молодого царевича и правда допускали на советы.Она хотела понимать больше, но Владыка редко говорил о своей семье – и о старшем сыне, с которым Шепсет не успела познакомиться до его отбытия на границы, и о других.
Шепсет понимала, что это связано с его высоким положением и непостижимой природой. Это для простого человека семья значила всё, а Пер-Аа принадлежал даже не себе, а целому народу.
«Пер-Аа не выделяет никого из своих сыновей и дочерей и не демонстрирует свою гордость за них», – говорила иногда Тия, но что-то в её взгляде заставляло жрицу сомневаться.
А сам царевич как-то разоткровенничался с ней. Это был, пожалуй, единственный такой их разговор, когда что-то глубоко опечалило Рамсеса – настолько, что он заговорил об этом. Был какой-то званый ужин с послами и купцами из Куша. Шепсет с царевичем вышли в сад, чтобы немного отдохнуть от шума и разговоров, самые интересные из которых всё равно велись за закрытыми дверями.
Жрица не спрашивала, только слушала, молчаливо поддерживая. Царевич словно бы говорил не с ней, а с самим собой, убеждая себя, что должен понять и принять.
– Божественная кровь ведь не то же, что людская, – сказал он тогда. – Владыки заключают брачные союзы не из любви, а их детей зачинают в ходе ритуалов сами Боги. Для того, чтобы род никогда не прервался, и в Та-Кемет царила стабильность. Вот почему дети для Владык не то же, что для простых рэмеч. Какая уж тут любовь. Есть только долг и высокие цели, – помолчав, он признался: – Я бы так не хотел. Это скорее пугает.
Шепсет было сложно представить такое, но ей стало очень грустно от ощущения несправедливости – грустно и за Владыку, лишённого простого счастья, и за молодого Рамсеса.
А потом, пригубив вина, царевич всё же обронил фразу, которую жрица запомнила, но к которой они больше никогда не возвращались. Тихо – могло и послышаться.
– Но моим братом он хотя бы гордился…
Рука Рамсеса, сжимавшая её ладонь, чуть дрогнула, и это вернуло Шепсет к настоящему. Владыка награждал чати Таа и объявлял о продлении полномочий наместника в Царстве Куш, поддерживающего мир в южных провинциях. Жрица прищурилась, глядя на правителя. Показалось или голос его чуть дрогнул? И выглядел он словно бы несколько более усталым, возможно потому, что церемония затягивалась.
В тот момент пространство неуловимо изменилось. Девушка судорожно вздохнула, уже зная, что произойдёт дальше. Солнечная ладья сияла ярко, но двор утопал в мягких ласковых тенях, дарующих прохладу. Вот только сейчас для Шепсет день стал темнее, как серые прозрачные сумерки. Голоса Тех наполнили её восприятие, становясь всё явственнее, заглушая понемногу голоса живых. Их шёпот был словно далёкий плеск волн, слова – неразборчивы. Но они шептали об опасности.
«Почему теперь? Что за знамение?» – подумала девушка, обводя взглядом гостей, пытаясь разглядеть, за кем из них могли прийти Странники.
А потом подняла взгляд к Окну Явлений…
Тени клубились у ног Владыки, поднимаясь всё выше, окутывая его плечи, становясь темнее и тяжелее. В неестественных сгущающихся сумерках Шепсет различала их уродливые формы, проступающие смутными силуэтами, жадно скалящиеся и ускользающие.
Люди радовались, смеялись, поздравляя тех, кого правитель отметил сегодня. Жрица давно уже знала, что кроме неё никто этого не видит и что нельзя ни с кем обсуждать или тем более издавать предупреждающий возглас.