"Фантастика 2025-92". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
Твари шли по этому следу и исчезали. Просто растворялись в воздухе, словно их и не было.
Первым порывом было бросится за ними… Но слава Богу, включились мозги.
Далеко не факт, что Путь ведёт прямиком в Питер. Тварей видели и в других городах, и не только нашей Родины.
Оказаться где-нибудь в Австралии — хрен редьки не слаще.
К тому же, находясь здесь, на острове, я могу узнать что-нибудь о Сказочнике: логично предположить, после всего увиденного, что он где-то рядом. Ведь кто-то же должен регулярно обновлять «след», по которому идут Твари. Да и
А вот разместить в тёплой лагуне «садки»… Второй раз на ум приходит лягушачья икра. Колонии чёрных икринок плавают на илистом мелководье, и в них без помех зреют…
Другой вопрос: откуда они там берутся? И где та лягушка, что откладывает столь э… крупные икринки?
Я вспомнил, как из пристройки на крыше вываливались склизкие мешки — по-сути, зародыши, и как они преображались и росли прямо на глазах… Гормон роста?
Вероятно, пока я не найду источник проблем — Сказочника — я этого не узнаю.
Аккуратно обойдя по краю «портал» — чтобы, не дай Бог, не затянуло — я вновь углубился в сельву.
Дружок весело скакал рядом, портал его не привлекал. Понюхав жирный кровавый след, он брезгливо сморщил нос, фыркнул и весело погнался за бабочкой… Что это? Сбой программы, или на него так повлияло моё присутствие?
Вы будете смеяться, но в обществе Дружка я чувствовал себя спокойней. У него не было сердца, не было души, и он был мёртв — в обычном понимании — но фраза «приятно, когда рядом живая душа», здесь пришлась как нельзя кстати.
Через пять минут пешего хода мы с Дружком вышли к…
Впрочем, начну издалека.
Что в вашем понимании значат слова «армейский госпиталь»? Зелёные брезентовые палатки, стоны раненых, запах страха и боли. Это — в кино.
В современной жизни, армейский госпиталь — это прочные железные модули, для надёжности укрытые камуфляжной сеткой.
Генераторы, кондиционеры, новейшее оборудование — вплоть до МРТ — вот что значит современный армейский госпиталь.
И здесь, посреди тропического острова, я на него наткнулся.
Купола были раскрашены зелёными и коричневыми пятнами — явно, из аэрозольных баллончиков, и увидеть их в плотной сельве было невозможно. Только наткнуться.
Где-то над головой палило солнце, кричали попугаи, вокруг резвился Дружок, а я стоял, и словно идиот наблюдал за тем, как из одного из куполов выходит человек в зелёной пижаме хирурга, в латексных перчатках и в осмотической маске, как он сдирает, наворачивая одна на другую, окровавленные перчатки, опускает маску на шею и закуривает.
По сельве плывёт отчётливый запах марихуаны…
Действия человека выглядели настолько обыденно, привычно, что становилось ясно: делает он это далеко не в первый раз. Перчатки — в мусорное ведро перед входом, на ведре натянут пластиковый пакет, чтобы убрать, не прикасаясь к содержимому…
Руки у мужчины белые, как у мертвеца, долго пролежавшего в воде — такие бывают у плотно практикующих хирургов,
вынужденных несколько раз в день проходить дезинфекцию.На лице, через всю правую щеку — большое красное пятно, похожее на старый ожог. Одна рука искалечена: на ней не хватает двух пальцев…
Докурив, мужик вновь натянул маску, достал из кармана свежую пару перчаток и исчез за герметичной мембраной купола.
Настала тишина.
Если бы я вышел к лагерю сейчас, я бы решил, что здесь пусто, а лагерь заброшен — учёных пожрали Твари.
Но судя по хладнокровию, с которым мужик стаскивал окровавленные перчатки, именно здесь и был центр производства, или рождения Тарей…
Надо подобраться поближе, — я принялся высматривать место, откуда открывался наилучший обзор. — Надо всё здесь осмотреть, и самое главное, понять, что здесь происходит.
И в этот момент мои глаза накрыли прохладные ладони.
Вернее то, что это именно ладони, и что они — прохладные, я понял чуть позже, когда схлынул первый приступ паники и последовавшей за ним агрессии.
Я подскочил, попытался повернуться, и когда это не вышло — пнуть назад. Вцепился в эти руки — они были достаточно тонкими — и попробовал оторвать их от своего лица…
Меня словно обнимала каменная статуя.
И наконец осознав, что статуя эта никакого вреда мне не причиняет, я сумел расслабиться и встать спокойно.
И тогда ладони убрались.
Повернувшись, я уставился в самые прекрасные глаза из тех, что мне приходилось видеть.
Глава 19
— А ты боевая, — заметил Семёныч, когда мы свернули с Садовой в какой-то проулок.
Пикап сразу заколыхался на колдобинах, меня толкнуло сначала на него, потом на Чародея…
— Маша-камикадзе, — вставил Чародей, глядя на дорогу.
Мотор рявкал, как простуженный Рамзес, желтые круги фар скакали вверх-вниз, с покрытого ямами асфальта на стены домов, тоже все в дырах, словно улица пережила бомбёжку.
— А ты зачем с нами намылился? — буркнула я, в очередной раз повалившись на Чародея.
Слова про камикадзе мне не понравились. И одновременно — польстили. Чародей нечасто говорил о ком-то, кроме тех, кого препарировал.
— Я буду вам полезен.
Руль он ворочал с трудом, на рычаг передач вообще смотрел, как на крокодила. Машина двигалась толчками.
— Ты водить-то умеешь? — спросила я.
Глухая улица кончилась, впереди была ещё более глухая: переулок настолько узкий, что мы на пикапе с трудом могли протиснуться.
— А давай-ка я сяду за руль, — вдруг предложил Семёныч.
Надоело, наверное, носом о ружьё стукаться — он его между колен держал, стволом вверх.
— Сделайте одолжение.
Пикап скакнул вперёд, словно ему дали пинка.
— Другая педаль! — рявкнул Семёныч.
— Извините, — Чародей передвинул ногу и все мы повалились вперёд. — Совсем нет опыта.
— Так за каким хреном ты… — я осеклась. — Ладно, проехали.
Если уж Чародей нарушил все свои, чародейские, заповеди и даже полез за руль — значит, ему это позарез надо.