Фараон Эхнатон

Источником мягкости его характера Пенту, например, считал образованность. Семнех-ке-рэ был начитан. В десять лет он свободно писал и читал. В пятнадцать — прекрасно разбирался в старинных текстах, начертанных на заброшенных гробницах и разграбленных пирамидах. В двадцать лет женился на умной Меритатон, и с этого дня его прочили в фараоны. Эхнатон никогда не опровергал этого утверждения. Недавно чуть было не объявил своим соправителем. Но и после женитьбы на Кийе фараон всячески подчеркивал свою благосклонность к Семнех-ке-рэ.

Любые резкие перемены в Большом Доме всегда потрясают. Особенно — обитателей его. В редких случаях это чувствует народ. Говоря откровенно, Семнех-ке-рэ был убежден, что разрыв его величества с Нефертити будет подобен землетрясению или затмению солнца. Однако ничего похожего не произошло. Все оказалось значительно проще. До обидного просто! Словно бы ничего и не шелохнулось, словно бы прекрасная царица не оказалась в «гробнице». Впрочем, его высочество и до сих пор уверен, что в Кеми все спокойно лишь только потому, что народ не знает всей правды о любимой царице. И эту мысль он довольно пылко высказал Нефертити.

Царица поразилась его наивности. Какое дело народу до дворцовых переворотов и интриг? Кто знает, что происходит за этими высокими стенами, в Ахетатоне? Кто правит сейчас? Кто будет править через час? Пленные шарданы [26] рассказывают, что где-то на Западе, на островах Великой Зелени, царей выбирают всенародно. Но это больше похоже на сказку. Кеми испокон веку держится на незыблемой власти фараонов. Народ здесь ни при чем. И не было еще силы, которая сокрушила бы Кеми…

26

Шарданы — морские разбойники с Крита, Кипра и других средиземноморских островов.

— А гиксы? — спросил Семнех-ке-рэ.

— Что — гиксы?

— Разве мало они правили нашей страной?

— Нет, почему мало? Двести лет. Так пишут в старых книгах.

— А ты говоришь — незыблемо!

— Двести лет — не вечность! А власть фараона — преемственная и единая, достославная во веки веков!

Семнех-ке-рэ вернулся к россказням шарданов

— Они болтают многое, — заметил он небрежно.

— Все это сущая ерунда! Кто согласится сложить свою власть? Кто?! Царь?!

— Да, царь. Так говорят шарданы, Нафтита.

Ее величество сказала, что в Кеми происходит нечто странное. Молодые люди, говорят, верят некоторым россказням иноземцев. Не подозревая того, что пленные из самых злостных побуждений могут обманывать несмышленых.

— Да нет же! — возразил его высочество. — Мне доподлинно известно, что за Ливийской пустыней живут некие люди. Эти люди знамениты тем, что выбирают царя.

— Выбирают? — поразилась царица. — На какой же срок?

— Три по три года.

— На девять лет?

— Они говорят: три по три! Каждые три года они устраивают как бы проверку. Подобно тому как некогда праздновали у вас хебсед.

— Тогда, говорят, убивали царя.

— В праздник хебсед?

— Да.

— Увы, убивали! И выбирали себе нового.

— Какой ужас!

Царицу вдруг пробрал холод.

— Так было некогда у нас, — продолжал Семнех-ке-рэ. — Те, которые живут за Ливийской гауетыней, не убивают царей. Не выдержавших проверку — просто изгоняют.

— А потом?

— Выбирают другого.

— Они погибнут! — проговорила царица, насупив брови.

— Напротив, они процветают.

— Ты это видел сам, Семнех-ке-рэ?

— Нет, я слышал рассказы. Всего-навсего.

Нефертити покачала головой. Она вытянула перед собою руку и указательным жальцем дала понять: «Нет!» Так, как это делают немые на рынке Ахетатона.

— Семнех-ке-рэ, — еказала царица опечаленно, — я полагаю, что все это — не твое мнение.

— Что именно?

— Насчет выборных царей.

— Я же сказал: все это слышал от чужеземцев.

— Ты должен позабыть об этом!

— Я-то позабуду, глубокочтимая Нафтита, но сделают ли то же самое и другие?

— К твоим словам прислушиваются.

Семнех-ке-рэ улыбнулся. Мягкой, чуть болезненной улыбкой. Откуда эта болезненность у двадцатипятилетнего молодого человека? Ничем особенным, кажется, не болен. Так откуда же она?

Как жаль, что Нефертити не могла подарить его величеству ни одного мальчика. Шесть девочек! Всё девочки да девочки! А как он желал мальчика! Как надеялся каждый раз, когда узнавал о ее беременности. Всё девочки да девочки! Хорошие, славные, но девочки: Меритатон, покойная Мактатон, Нефернефру-Атон-Ташери, Анхесенспаатон, Нефернеферура, Сетепенра… Хорошие, милые, любимые, хрупкие… Девочки, девочки, девочки… На кого же полагаться из близких? На слабенького Семнех-ке-рэ и маленького Тутанхатона?..

Нефертити стоило большого усилия, чтобы не разреветься. Нет, ее слез не должны видеть! Даже знать об этом не должен Семнех-ке-рэ! Ни он, ни кто-либо другой! Не важно — близкий или далекий… Разве что дочери?.. Разве что они?..

— Я хочу одного, — проговорил Семнех-ке-рэ, — хочу, чтобы подольше жил его величество. Чтобы болезнь поскорее оставила его…

— Какая болезнь? — спросила Нефертити.

— Его болезнь…

— Он здоров… Он очень здоров, — резко сказала Нефертити. — Царь не щадит себя. Он весь в думах. И днем и ночью… Один радеет за всех. А у него всего-навсего одно сердце!

Семнех-ке-рэ немного поразился. Разве женщины — брошенные мужьями женщины — не становятся азиатскими тигрицами? Разве великая злоба не зарождается в их душе? Злоба против мужа, бросившего ее…

— Нафтита! Ты удивляешь меня, Нафтита!

— Чем же?

— Я не могу сказать…

— А ты — обязан.

Семнех-ке-рэ встал. Прошелся перед нею. Стал перед нею. В комнате — показалось — совсем не темно. Или его осветила сама Нефертити? Или небеса засветились ярче?.. Небеса, которые изливаются сюда через окна…

Он был совсем небольшой. Точнее, большой отрок. Телосложением. Ростом. «… О, Кеми многострадальный! Те, которые опора тебе, сами нуждаются в крепкой опоре…» Нефертити видела его — своего зятя — во весь рост С головы до ног. От тонких ног до хрупких плеч…

— Нафтита, — прошептал он.

— Слушаю…

— Ты — великая царица.

Ей стало смешно.

— Откуда ты это взял, Семнех-ке-рэ?

Но ему было не до смеха. Он сказал:

— Несмотря ни на что, ты любишь его величество!