Фараон Эхнатон

Неизвестно, к кому из ваятелей был обращен этот вопрос. Бек, как самый старший из них, отвечал:

— Твое величество, это и есть самый жгучий вопрос всех времен. Насколько мне известно, даже в незапамятные времена — во времена, скажем, Имхотепа — находились умные люди, полагавшие, что надо схватывать самое главное.

Его величество заметил с усмешкой:

— И все-таки всех изображали похожими на Осириса или на Тота.

— Да, так было.

— Почему?

— Потому что, твое величество, не нашлось человека, который до конца мог бы понять эту истину и рассказать о ней другим. Подобно тому как это делаешь ты.

Фараон попытался разобраться в словах старого ваятеля: каково в них соотношение истины и лести? Зная Бека, его величество не допускал подобного исследования. Это было бы оскорбительно для Бека и мало приятно для самого фараона Значит, в словах Бека — сущая правда. Говоря откровенно, разве не он, Эхнатон, неустанно требовал одного: не раболепного сходства, но соответствия натуре, подчеркивания отличительного, опуская частности? Нет, Бек не льстит. И зачем нужна старому ваятелю эта лесть на пороге смерти? Даже устрашающий случай с ваятелем Май, сосланным под благовидным предлогом на каменоломни в качестве начальника, не может оказать действия на смелого Бека…

Таким образом, его величество убедил себя, что Бек говорит правду, говорит искренне и ему должно оказываться полное доверие.

— А если бы нашелся такой человек? — спросил фараон, возвращаясь к словам Бека.

— Тогда бы, твое величество, Джехутимес родился бы на тысячу лет раньше.

— И не было бы его с нами?

— Да, твое величество.

Фараон воздел руки к небу:

— Благодарю тебя, отец мой, что Джехутимес живет именно в мое время! — Он обвел присутствующих пытливым взглядом. Сказал: — И ты, Бек. И ты, Юти. И ты, Ахтой. И ты…

Его величество запнулся.

— Тихотеп, — подсказал Джехутимес.

— И ты, Тихотеп! Хорошо, что вы живете сейчас, в этом славном городе Ахяти! — За подтверждением сей мысли фараон обратился к Кийе.

— Верно! — сказала она. — Это очень хорошо!

— Кстати о столице, — продолжал фараон. — Будем откровенны: она построена не то чтобы на живую нитку, но не очень прочно. И не очень тщательно…

— Ты требовал быстроты, — сказал Юти.

— Верно.

— Город поднялся за три года, — добавил Бек.

— Верно. И не столь уж прочен.

Джехутимес сказал:

— Истинно так.

— Доказательства ни к чему, — сказал фараон. — Пойдемте, и я покажу следы спешки. На каждом шагу. Почти на каждом. Что? Не так?

Опять же неизвестно, к кому обращен вопрос.

— Так, подтвердил Джехутимес. — Это так!

А про себя:

«…Его величество видит сквозь землю. Он знает, что делается в небесах. Неужели же не знать ему города, возведенного им самим?..»

Фараон прислонился к стене. А мыслями — где-то далеко, далеко…

Кийа спросила Джехутимеса:

— А что под тем покрывалом?

Ваятель ответил не сразу. Все опустили глаза, кроме его величества, который был где-то далеко.

— Твое величество, это голова одной дамы…

— В самом деле? — Кийа загорелась любопытством. — А нельзя ли посмотреть?

— Работа еще не окончена…

— И очень хорошо… Хотелось бы знать, как выглядят неоконченные работы.

Не смея ослушаться, не смея перечить ей, ваятель сорвал покрывало. И Кийа загляделась. На нее, очень хорошо знакомую… Вдруг почувствовала себя неловко под умным, снисходительным и веселым взглядом этой дамы…

Потом обернулась к Джехутимесу:

— А по-моему, работа готова. Вы ничуть не польстили этой даме. Она и в самом деле прекрасна.

Фараон как бы пришел в себя. Присмотрелся к изваянию.

— Надо закончить его, — посоветовал он. — Надо увенчать головным убором.

Это он произнес бесстрастным, вялым голосом. Казалось, устал фараон. Или по-прежнему мыслями был где-то далеко.

— Да, — ответил Джехутимес, — сейчас работается головной убор. Мы нашли наконец подходящий материал. Нам нужны и камни для глаз. Не простые, но особенной прозрачности.

— Надо закончить… Надо закончить… — повторил его величество и направился к выходу. И в это самое время, когда поворачивался лицом к выходу, — встретился с глазами Нефтеруфа. Сверкавшими в складках занавески. Бывший каторжник увидел его глаза — темно-карие, немножко задумчивые, немножко болезненные, немножко испуганные. Много можно было прочесть в этих глазах!.. Фараон не обратил внимания на Нефтеруфа: мало ли кто смотрит на его величество?!

Царь шел медленно. По-видимому, дожидаясь Кийю, которая разговаривала с ваятелями. Все о том же, незавершенном, по мнению Джехутимеса, портрете Нефертити. Джехутимес был поражен ее доброжелательным тоном. Словно Нефертити и вовсе не было в живых: эдак почтительно, без тени раздражения или ревности.

Бек подумал:

«…Эта женщина пошла далеко. Но она пойдет еще дальше…»

Джехутимес отдал ей должное: так может вести себя только великая женщина, умудренная жизнью, сумевшая подняться над мелочами, над очагом и над горшками для варки похлебки. Так могла бы вести себя одна-единственная женщина в мире: ее величество Нефертити…

Фараон нетерпеливо кашлянул. И Кийа заторопилась к нему. И они вышли оба, между тем как за ними в почтительнейших позах следовали ваятели. Перед тем как подняться на боевую колесницу с позолоченными спицами, его величество сказал Джехутимесу:

— Больше гордости. Учтите: вы — фараоны в своем деле. — Поднявшись, он закончил свою мысль: — Ни один фараон Кеми, начиная с Хуфу, не может сделать то, что делаете вы.

Он положил руку на плечи Кийи, стоявшей рядом с ним. И подал знак трогаться.

Ваятели склонились в глубочайшем поклоне.

Письмо в Хаттушаш [25]

Поздно ночью Тахура закончил письмо. Оно получилось достаточно большим. Но ведь и дело не маленькое. Если говорить скромно. Барыши Тахуры не исчисляются талантами. Золото здесь присутствует как бы незримо. Потому что это — много золота, много талантов, огромное количество дебенов. Их сейчас нет. Но они будут. Для этого нужна победа хеттов, его величества Суппилулиуме. Вот это настоящий барыш! А караван товаров и мешок золота — мелочь! Сущая мелочь, недостойная Тахуры, которого ценит лично царь Суппилулиуме.

25

Хаттушаш — столица Хетсского государства.

Тахура отправит это письмо нарочным. Но не хеттам. А в Вавилон. К себе на родину. Оттуда оно попадет в руки его величества, и он скажет: «Не дремлет, не дремлет Тахура — верный мой слуга, чутко слушающий мои речи». Так скажет великий Суппилулиуме. Ибо победу ему, точнее, ключи к победе добудет Тахура, который здесь в обличье купца…

Он писал арамейскими письменами на папирусе. И когда поставил в конце свою подпись, позвал Усерхета. Лавочника, у которого снимал комнату этот заезжий вавилонский купец. Лавочник поразился размеру письма. По его мнению, это была целая книга.