Фасолевый лес

Если бы фабрика соусов, где работала Лу Энн, награждала своих работников за трудовой энтузиазм и любовь к родному производству, она бы получила первую премию. Лу Энн приносила домой образцы производимой на фабрике продукции, на основе которых изобретала всяческие рецепты. Некоторые из этих рецептов потом даже печатали на этикетках, но, к счастью, не все. Она читала нам лекции о том, как крохотная щепотка кинзы может спасти или начисто изуродовать сальсу. Еще полгода назад я и слыхом не слыхивала о сальсе. Теперь же, что бы я ни ела – авокадо или тушеное мясо, – везде у нас была сальса.

Сальса приходила к нам в дом в трех видах: мягкая сальса в баночках с зелеными крышками, средняя – с розовыми (она называлась горячая), и, наконец, сальса-фейерверк, ожидавшая своего часа под крышками красными. Последний вид ввергал детей в ужас. Черепашка, стоило крохотной капле этого соуса попасть ей на язык, сразу начинала вопить, высовывала язык и смотрела на Лу Энн как на шпиона, которые пришел всех нас отравить. Дуайну Рею вообще хватало ума даже не подпускать эту гадость к своему языку.

– Может, хватит? – осторожно осведомлялась я. – Давай просто поставим баночки на стол, и каждый будет брать себе то, что захочет?

Когда же приходил мой черед готовить, я старалась соорудить что-нибудь, на чем наши вкусовые рецепторы отдохнут и восстановятся: вареную белую рыбу, картофельное пюре, макароны с сыром.

Но Лу Энн безоговорочно верила в рекламные буклеты, издававшиеся компанией, на которые попалась, как рыба на крючок.

– Это очень полезно для здоровья, – заливалась она. – Многие врачи уверяют, что ложка сальсы в день – отличная профилактика язвенной болезни. А еще она оказывает благотворное воздействие на носовые пазухи – чистит их и дезинфицирует.

На что я благодарила Лу Энн и уверяла ее, что при появлении запаха перца чили мои носовые пазухи покидают насиженное место и прячутся подальше.

Кому-то может показаться, что мы с ней воевали, но на самом деле Лу Энн в эти дни мне страшно нравилась. Через несколько недель после выхода на работу она прекратила издеваться над своей прической и, подойдя к зеркалу, уже не сравнивала себя с различными сельскохозяйственными животными. Возможность зарабатывать как будто утюгом разгладила мятые уголки ее личности.

Обычно она работала во вторую смену и уходила на фабрику к трем, оставляя детей на попечении Эдны Мак и миссис Парсонс, а уже через два часа приходила с работы я, и дети возвращались в наш дом. Довольно долгое время Лу Энн боялась даже слово сказать Эдне, опасаясь нечаянно упомянуть что-нибудь связанное с глазами или зрением. Наконец я расставила все точки над «и», прямо заявив Эдне, что долгое время мы и не подозревали, что она ничего не видит – настолько уверенно она себя вела. Эдна же, как выяснилось, полагала, что мы с самого начала все знали, но мои слова восприняла как комплимент.

Теперь, работая с трех до одиннадцати вечера, Лу Энн уже не могла терзать нас в обед своими огненными запеканками и прочей взрывоопасной снедью, оставив это удовольствие на дни, когда она была выходная. Чаще всего я кормила детей и укладывала их спать еще до ее возвращения, а после одиннадцати мы с ней ужинали или, если было слишком жарко даже думать о еде, просто сидели на кухне в одном белье, обмахивались чем Бог послал, читали газеты и пили кофе со льдом. Спать в такую жару было невозможно, а потому мы сидели за полночь и разговаривали.

Поначалу единственным предметом, о котором она могла говорить, были кинза, перец, помидоры и соседи по конвейеру. Но постепенно наши разговоры вошли в обычное русло. Лу Энн листала газету и рассказывала мне про всякие катастрофы.

– Вот, послушай, – говорила она и читала:

– Либерти, штат Канзас. Родителям сиамских близнецов, сросшихся фронтальными долями мозга, а также их лечащему врачу было предъявлено обвинение в попытке убить младенцев путем задержки лечения. Господи, да ведь их трудно винить, правда? То есть, что бы ты сделала на их месте? Что лучше – быть несчастным калекой и дебилом или просто-напросто мертвецом?

– Если честно, то не знаю, – отвечала я. – Никогда не бывала ни тем, ни другим.

Хотя потом, пораскинув мозгами, я решила, что быть мертвецом – это почти то же самое, что еще не родиться, а это звучало даже неплохо. Впрочем, времени рассуждать об этом у меня особенно не было. Меня больше интересовал прогноз погоды. С того январского дня, когда мы с Черепашкой попали под град на заброшенной заправке и видели двойную радугу, на Тусон не выпало ни одной капли дождя, и весь мир казался обожженным и спекшимся. Стоило пройти мимо дерева или куста, так сразу начинало казаться, что ему больно. Каждый день мне приходилось тащить шланг на задний дворик дома Мэтти, чтобы полить кабачки и тыквы. Цикады зудели так громко, что хотелось убивать. Мэтти говорила, что это у них зов любви, и что крепче всего они любят друг друга именно тогда, когда стоит невыносимая жара и сушь, но я никак не могла взять в толк: как на этот звук может откликнуться хоть какое-то живое существо – даже другая цикада? Это был высокий скрипучий скрежет – звук, от которого слезятся глаза и в трубочку сворачивается кожа, звук из того же разряда, что шипение испорченной пластинки на граммофоне или скрипение мела по школьной доске.

Лу Энн, которая жила здесь уже достаточно давно, чтобы проводить параллели, говорила, что от цикад ее прошибает пот. У меня все было гораздо серьезнее. С помощью воздушного шланга я сдувала этих сволочных насекомых с паркинсоний, растущих возле дома Мэтти, и они, негодующе вопя, уносились прочь, лавируя, словно сделанные из бутылок ракеты. Каждый раз, проходя мимо фрески Иисуса, нашего Господа, я молила его о дожде.

Но каждый день газета предупреждала: осадков не ожидается.

– Помнишь, что там было, в зоопарке? – спросила Лу Энн, все еще мысленно занятая ужасами, происходящими в Либерти, штат Канзас. – Там же были эти, сиамские близнецы, родившиеся уже беременными, так? Или кто-то еще?

– В зоопарке были гигантские черепахи, – отозвалась я.

Лу Энн, вспомнив увиденное в зоопарке, рассмеялась.

– Как выглядит беременная черепаха, интересно? Ей что, специальный панцирь выдают, с эластичным поясом? Прямо хочется съездить проверить, как у нее дела.

– Знаешь, что сказал мне Эстеван? – произнесла я. – По-испански «родить ребенка» дословно будет «подарить его свету». Неплохо, да?

– Подарить ребенка свету?

– Ага, – промычала я, поскольку читала про подводные землетрясения. Оказывается, они создают гигантские волны, но если ты плывешь на корабле, то почти их не чувствуешь – они прокатываются под днищем судна.

Я скрутила волосы узлом, чтобы не падали на потную шею, и с завистью посмотрела на коротко остриженную площадку для гольфа на голове Лу Энн.

– Я была уверена, что Дуайн Рей родится сиамским близнецом или еще с какой-нибудь проблемой, – сказала она. – Потому что была такая огромная. Когда он родился, я раз пятнадцать спросила врача, нормальный ли ребенок. Просто не могла поверить, что все хорошо.

– А теперь каждый день не можешь поверить, что он себя где-нибудь не придушит или не утонет в кулере со льдом, – сказала я как можно мягче, после чего отложила газету и внимательно посмотрела на Лу Энн.