Фасолевый лес

– Скажу, будь спокойна.

В Оклахома-Сити в нашем распоряжении оказалось целых полдня, совершенно свободных до того момента, когда нужно было явиться за готовыми документами об удочерении. Выспавшись, Черепашка рвалась в бой: принялась болтать без остановки, потом захотела поиграть с медальоном, который оставила ей Эсперанса.

– Снимать нельзя, – сказала я, показав в зеркале, как висит на ней медальон. – Это – святой Христофор, покровитель беженцев. Ты у нас тоже вроде беженки, тоже потрепанная бурей.

Буря разбрасывает и расшвыривает все на своем пути. А потрепанные бурей – это из стихотворения на постаменте Статуи Свободы, там есть такие строки: «Отдайте мне всех нищих, изможденных…» Эстеван мог прочитать его наизусть целиком. Если вспомнить, как Америка обошлась с ним и ему подобными, то эти слова, высеченные гигантскими буквами на камне, должно быть, казались ему мрачной шуткой.

Я попыталась не думать об Эстеване, но через некоторое время решила, что лучше уж думать, чем не думать. Черепашка была мне отличной компанией – мы разъезжали по городу в «линкольне», парочка лихих девиц с кучей свободного времени. Больше всего ей полюбилось переезжать через лежачих полицейских возле кафе «Бургер-Кинг».

Именно во время нашей автомобильной прогулки и произошло то, что я считаю нашим вторым серьезным разговором; первый состоялся возле корней сосны на озере чероки. Разговор был примерно такой.

– Что ты хочешь делать? – спросила я.

– Окей, – ответила Черепашка.

– Есть хочешь?

– Нет.

– Так куда же нам поехать, как ты думаешь? Хочешь что-нибудь посмотреть? Мы же с тобой в большом городе.

– Ма Уэн.

– Лу Энн сейчас дома. Мы ее увидим, когда вернемся. А еще Эдну, Вирджи и Дуайна Рея, и всех остальных.

– Уайнэй?

– Правильно.

– Ма Уэн?

– Да. Только я хочу тебе кое-что сказать. Теперь у тебя во всем мире будет только одна ма. Ты знаешь, кто это?

– Да.

– Кто?

– Ма.

– Правильно. Это – я. У тебя много друзей. Лу Энн и Эдна, и Мэтти, и остальные, и они любят тебя и о тебе заботятся. И были у нас хорошие друзья Эстеван и Эсперанса. Я хочу, чтобы ты о них помнила, ладно?

– Стеван и Меспанса, – кивнула она с очень серьезным видом.

– Почти попала, – кивнула я. – Я понимаю, все так запутанно, у тебя несколько раз сменилось руководство. Но теперь я – твоя ма, а это означает, что я люблю тебя больше всех. И это навсегда. Понимаешь, в чем соль?

– Фасоль?

На лице Черепашки отразилось сомнение.

– Мы теперь всегда будем вместе. Ты – моя Черепашка.

– Лепашка, – заявила она, ткнув себе пальчиком в грудь.

– Правильно. Эйприл Черепашка Гриер.

– Эйпилпашкагли…

– Именно так.

Меня вдруг дернуло позвонить 1–800-Господу-нашему. Я не знаю, какая муха меня укусила, но случай подвернулся – Черепашка решила, что ей хочется посмотреть книжки, и мы отправились в городскую библиотеку, где был телефон. Все это время я берегла эту возможность на черный день – как мама поступала с нашими правами на подушный надел. Но теперь, когда я через столько прошла, добралась до самого дна, но не утонула, а выжила, я понимала, что туз в рукаве мне уже не нужен.

Дважды прогудело, а затем включилась запись. Ровный размеренный голос сообщил, что Господь помогает тем, кто помогает сам себе. Кстати, продолжил голос, мне представилась замечательная возможность помочь себе, а заодно и миссионерскому фонду Источника Веры Христовой, совершив щедрое пожертвование. Если я подожду несколько мгновений, оператор тут же оформит мой взнос. Я подождала.

– Спасибо за звонок! – проговорила оператор. – Назовите, пожалуйста, свое имя, адрес и сумму пожертвования.

– Никаких пожертвований, – сказала я. – Просто хотела сказать вам, что вы меня провели через тяжелые времена. Я всегда думала, мол, если станет совсем уж туго, позвоню 1–800-Господу-нашему. Хочу, чтоб вы знали: вы стали для меня источником веры.

Операторша была в замешательстве.

– Так вы не собираетесь оформлять пожертвование?

– Нет, – ответила я. – А вы, случаем, не хотите оформить пожертвование мне? Сотню долларов или горячей еды?

– Я не могу этого сделать, мэм, – раздраженно ответила она.

– Не проблема, – произнесла я. – Мне и не надо. Особенно сейчас. У меня полный багажник огурцов и болонской колбасы.

– Послушайте, мэм, у нас очень много работы. Если вы не собираетесь…

– Не собираюсь, – закончила я. – Мы в расчете.

После того, как я повесила трубку, мне захотелось с песнями и танцами промчаться по ковровой дорожке коридора главной библиотеки Оклахома-Сити. Я как-то видела фильм, где какие-то дети ходили колесом по столам библиотеки, а библиотекарша гонялась за ними и шепотом призывала к порядку. Сейчас я себя чувствовала прямо как те дети.

Но вместо этого мы с Черепашкой принялись чинно рыться на книжных полках. Увы, книжки про квартиру старика Макдональда у них не было, а потому, подустав от детских изданий, мы отправились в справочный отдел, где хранились книжки с хорошими картинками. Больше всего Черепашке понравилась садоводческая энциклопедия с фотографиями овощей и цветов, названий которым не знали ни я, ни она. Она села мне на колени, и мы вместе принялись переворачивать большие блестящие страницы. Черепашка показывала пальчиком на растение, которое ее привлекло, а я читала название. Она нашла даже картинку с фасолевым лесом.

– Какая же ты умница, – сказала я. – Я бы ее пропустила и не заметила.

Без сомнения, так бы и случилось. Фотография была черно-белой, и растение выглядело немного иначе, чем в Рузвельт-парке, хотя надпись под фотографией гласила, что это именно глициния. Я прижала Черепашку к груди.

– Знаешь, кто ты? – спросила я. – Ты гений садоводства.

Я бы не удивилась, уже через пару дней услышав от нее слово «садоводство» – мне самой впервые довелось произнести его лишь несколько месяцев назад.