Фасолевый лес

Чтобы отыскать церковь, нам пришлось изрядно попетлять. Мэтти направила нас по старому адресу, но место богослужения, а также пастор и, предположительно, беженцы, которые нашли там приют, переехали в новые здания, которые находились в нескольких милях дальше по дороге. Я начинала убеждаться в том, что в душе оклахомцы – такие же бродяги, как те, что спят на позеленевших от травы матрасах у нас в Рузвельт-парке.

И тем не менее мы нашли церковь – веселенькое, свежепокрашенное, обшитое белой вагонкой здание с лиловой дверью и лиловыми же водостоками. Когда Мэтти говорила о подпольной сети, которая, спасая беженцев, передает их из одной своей ячейки в другую, я всегда представляла себе глухую ночь и завесу тайны. А уж никак не старый белый «линкольн» с разлитой на сиденье газировкой или вот такую беленькую церковь с сиреневой отделкой.

Преподобный и миссис Стоун были несказанно обрадованы, увидев нашу компанию, поскольку, как оказалось, ожидали нас днем-двумя раньше. Но они не стали выяснять причину нашего опоздания, а просто помогли перенести багаж в маленький домик позади главного здания по аллее, обсаженной лиловыми долгоцветками. Мы с Эстеваном принялись сортировать пожитки, которые за время нашего путешествия пришли в дикий беспорядок, в основном благодаря Черепашке, которая, увидев понравившуюся ей вещицу (например, расческу Эсперансы), моментально ею завладевала, а на ее месте припрятывала другую (например, надкусанный крекер), будто белка – орешек на черный день. Сама Черепашка, измотанная событиями последних дней, спала на заднем сиденье машины мертвым сном, как сказала бы Лу Энн. Эсперанса и Эстеван искренне попрощались с ней еще в офисе мистера Армистеда и не думали, что нужно ее будить, чтобы сделать это еще раз. Но я настояла на своем.

– С ней уже слишком часто бывало так, что люди, которых она любила, исчезали из ее жизни без всяких объяснений. Я хочу, чтобы она еще раз увидела вас, увидела то место, где вы остаетесь, и поняла, что происходит.

Черепашка нехотя проснулась и в полусонном состоянии приняла мои объяснения. Стоя на сиденье у открытого заднего окна, она помахала остающимся рукой:

– Пока!

Мне кажется, мы все были одинаково измотаны. Бывают случаи в жизни, когда ты просто не в силах сказать «прощай». Словно в трансе, я обняла Эсперансу, пожала руки преподобному и миссис Стоун. День казался слишком ясным, слишком переполненным белой вагонкой и веселенькими нежно-фиолетовыми цветами, чтобы навсегда терять двух дорогих друзей.

Наконец я осталась наедине с Эстеваном, который в последний раз смотрел, не осталось ли чего под задним сиденьем. Я проверила багажник.

– Возьмите часть еды, – сказала я. – Мы с Черепашкой не сможем столько съесть, и все испортится. По крайней мере, заберите банки – там горчица, маринованные огурцы.

Склонившись над сумкой-холодильником, я рассеянно перебирала плавающие в талом льду продукты.

Эстеван положил ладонь на мою руку.

– Тэйлор, – сказал он.

Я выпрямилась.

– Что с вами здесь станет? – спросила я. – Что вы будете делать?

– Выживать. Это всегда была главная наша цель.

– Но как тут с работой? Не думаю, что здесь есть китайские рестораны, хотя это, пожалуй, и к лучшему. О Господи!

Я поняла, какую глупость сказала, и приложила ладонь к губам.

– Заткните мне рот, – попросила я.

– Ни в коем случае, – улыбнулся Эстеван.

– Я просто боюсь за вас. И за Эсперансу. Извините, что говорю такое. Уверена, это замечательное местечко, но мне страшно подумать, что вы можете завязнуть здесь навсегда.

– Не думайте об этом. Думайте, как мы вернемся в Гватемалу, к нашим семьям. Заведем еще одного ребенка. Просто должен измениться мир.

– Да когда это случится? – с сомнением спросила я. – Никогда.

– Не говорите так, – покачал головой Эстеван и дотронулся до моей щеки.

Я испугалась, что сейчас заплачу. Или, еще хуже, упаду на колени и обхвачу его за ноги, чтобы не дать уйти – как какая-нибудь тетка в глупом старомодном кино.

Но, слава Богу, пришли слезы. Только слезы, и мне стало легче.

– Эстеван, – сказала я, – я знаю, что бесполезно это говорить, но я не хочу вас терять. Я никогда не теряла любимых людей и, наверное, не знаю, как это делается.

Я отвела взгляд, уставившись на ровную мощеную улицу и закончила:

– Я никогда не встречала никого, похожего на вас.

Эстеван взял мои руки в свои.

– И я, Тэйлор.

– А вы сможете мне написать? То есть будет ли это безопасно? Вы могли бы использовать фальшивый обратный адрес или придумать что-то еще.

– Мы можем передать весточку Мэтти, а от нее вы узнаете, где мы и что с нами.

– Как жалко, что это все, что нам остается.

– Я знаю.

Его бездонно-черные зрачки не отрывались от моих глаз.

– Но ничего не поделаешь, верно? – продолжала я. – От боли никак не уберечься, нам просто придется с нею жить.

– Да. И мне очень жаль.

На минуту я замолчала, после чего сказала:

– Эстеван, вы поняли, что произошло с Эсперансой в офисе нотариуса?

– Понял.

– Я все думала, как описать, но не нашла слов. Как бы вы это назвали?

– Катарсис.

– Катарсис, – повторила я. – А теперь она кажется такой счастливой, словно и вправду нашла место, в котором Исмена будет в безопасности. Но ведь она верит в то, чего не существует. Вы понимаете, о чем я? Все это как-то неправильно.

– Mi’ija, в таком неправильном мире, как этот, нам только и остается, что поступать, как мы считаем правильным.

Он положил руки мне на плечи и поцеловал очень-очень нежно, а потом развернулся и вошел в дом.

Каждый из нас четверых похоронил в Оклахоме любимого человека.

Из телефонной будки на ближайшей заправочной станции я позвонила маме. Набрав в карманах две пригоршни монет, я разложила их на металлической полочке под аппаратом и набрала номер. Я до смерти боялась, что она не захочет со мной говорить и просто повесит трубку. Все права на это у нее были – я молчала целых два месяца и даже не поздравила ее с замужеством. Правда, она написала, что свадьба получилась замечательная, а Гарланд теперь переезжает в наш дом. До свадьбы он жил на холостяцкой квартире – так назывался закуток в задних помещениях автомастерской, где в ассортимент ежедневных услуг входили койка, плита и неограниченное количество тараканов.

На линии были помехи.

– Мама, мне не хотелось тебя беспокоить, – сказала я. – Я сейчас в Оклахома-Сити, поэтому решила звякнуть – это гораздо ближе, чем из Аризоны.

– О, это ты? Божечки, и правда ты! Как славно, что ты позвонила, ей-богу.

Голос мамы был едва слышен.

– Так как дела, мама? Как замужняя жизнь?

Она заговорила еще тише:

– У тебя что-то не так?

– Почему ты решила?

– Либо ты простудилась, либо плакала. У тебя голос как будто застрял в голове, а наружу не выходит.