Фатерлянд

Хан покачал головой и сказал, что об этом не может быть и речи. Он добавил, что насекомые, скорее всего, проникли в отель через систему вентиляции; верхние этажи были тотчас закрыты, а заложники перемещены.

До Куроды дошло, что корейцы не собираются заниматься уничтожением насекомых. Как только к ним прибудет подкрепление, они мгновенно оставят отель и переберутся в дома, которые в данный момент активно ремонтировались. Если они убедятся в том, что насекомые и есть настоящая причина заражения, они просто подожгут отель.

Он никогда не сможет понять и принять корейцев, понял Курода. Да, они были чрезвычайно вежливы и на удивление хорошо воспитаны, но это всего-навсего умение преподнести себя. К тем, кто был им полезен, — пока полезен, — они относились хорошо; если же кто-то был не согласен с ними, кто выражал протест, кто не мог принести им какую-нибудь пользу, — таких людей они давили, как насекомых.

Они вернулись в отель. Нужно было подвести итоги и понять, что делать дальше. Курода решил просто отвечать на вопросы и не давать никаких советов. Он отметил четыре пункта: не факт, что выявленные симптомы являются свидетельством инфекционного заболевания; не факт, что насекомые являются переносчиками инфекции; если, кроме троих заболевших, больше никто не обращался за помощью, скорее всего, об эпидемии пока не идет речи; как бы то ни было, следует продолжить изоляцию пострадавших солдат, а зараженные насекомыми помещения держать закрытыми.

Снова принесли чай и кунжутное печенье, но Курода не притронулся ни к тому, ни к другому. Ли Ги Ён сняла маску и явила взорам свои румяные щеки. По всему, ей было чрезвычайно лестно, что ее допустили до переговоров.

Обговорив основные детали, Хан поблагодарил Куроду за помощь и попросил офицеров ненадолго оставить их наедине.

— В принципе, я должен был попросить поместить этих людей в ваш госпиталь, — начал Хан, как только они отошли. — Это нормальная человеческая реакция. Но через два дня сюда прибудет наше подкрепление. До этого момента мы должны избегать любых действий, которые могут повлечь за собой негативную реакцию вашего правительства. Как командующий Экспедиционным корпусом, я не могу дать приказ разместить моих людей в японской больнице. И мы будем вынуждены забрать капрала Сона до прихода наших основных сил. Вы должны понимать, что Республика сильно пострадала от эпидемии холеры во время Войны за независимость. Потом у нас случались вспышки болезней вследствие череды наводнений. Дизентерия — наш бич. Одно время у нас не было достаточного количества медикаментов, и по этой причине умерло много стариков и детей. Инфекции в Республике распространены чрезвычайно. Если бы эти трое были госпитализированы, наши солдаты оказались бы деморализованы. Они бы испугались эпидемии. Но я как командующий обязан поддерживать боевой дух войск, покуда не подойдут подкрепления. Новоприбывшие тоже вряд ли сильно обрадуются, если узнают, что некоторые из их товарищей по оружию находятся в японской больнице. Я нахожусь в большом затруднении, доктор…

«Кого он пытается дурачить?» — думал Курода, слушая Хана. Лучше бы сказал что-то действительно значимое. А он с легкостью отказывается от своих же людей, которые тяжело заболели. Но все же слова о дизентерии произвели на Куроду впечатление. Когда он учился в школе, из-за сильного дождя случилось подтопление канализации, в результате чего в его родном городе на севере Кюсю случилась вспышка дизентерии. В его классе умерли четверо, в том числе его лучший друг. Когда положили поминальный букет на парту, Курода дал себе зарок стать врачом после школы. При вспышке инфекционных заболеваний дети всегда бывают первыми жертвами. А в Северной Корее санитарные условия из рук вон плохие. Курода вспомнил телерепортажи, в которых показывали страдавших от недоедания детей. Должно быть, Хан тоже видел, как умирают дети. Когда он сказал, что в Республике все испытывают страх перед эпидемиями, Курода даже посочувствовал ему.

И все же он не мог понять, зачем Хан рассказывает ему все это.

— Доктор, надеюсь, вы меня понимаете? — спросил Хан, словно прочитав его мысли.

— Да, конечно, — отозвался Курода и обменялся с командующим рукопожатием.

— Отлично.

С этими словами Хан встал и сделал знак Паку, сидевшему поблизости.

— Кстати, доктор, а почему бы вам не взять с собой это печенье, чтобы угостить близких? — вдруг улыбнулся Хан.

Курода благодарно поклонился. Ему подумалось, что коллегам будет интересно попробовать корейские сладости. Он представил, как будет рассказывать о своих приключениях, впрочем, не раскрывая некоторых подробностей.

— Боюсь, у нас не найдется красивой упаковки, — сказал Хан, передавая ему бумажный пакет, принесенный женщиной в военной форме. — Только осторожно, сильно не мните, печенье очень хрупкое.

— Большое вам спасибо! — низко поклонился Курода.

Вероятно, автомобиль уже ждал его у дверей. Пак пошел первым, за ним двинулись Курода и Хан, а замыкал шествие доктор Хо.

— Знаете, как мы готовим печенье? — спросил Хан, кладя руку на плечо Куроды. — Это печенье называется кеганджон, то есть буквально «кунжутное печенье».

Курода попытался произнести это слово. Корейцы сказали, что на первом слоге нужно сделать резкий выдох.

— Вот, послушайте: «Ке! Ке!» — словно кашель с мокротой, — продемонстрировал Пак.

— Это не очень-то аппетитно звучит! — рассмеялся Хан.

Курода тоже улыбнулся:

— Вы сможете рассказать рецепт вашей супруге, и она будет делать точно такое же печенье на дни рождения ваших детей. Все просто — вам понадобится белый и черный кунжут и темный сахар, который нужно растворить в меде…

Слушая Хана, Курода направился было к выходу В1, но Пак и Хо повлекли его в сторону лестницы. «Почему мы не идем на улицу?» — удивился доктор. Они прошли мимо стеклянной двери, за которой была видна Ли Ги Ён. Женщина, увидев их, поклонилась.

Хан продолжал:

— Белый и черный кунжут нельзя смешивать. Это очень важно. Семена нужно обжарить, пока они не раздуются, словно насосавшиеся кровью блохи…

Пак открыл взвизгнувшую ржавыми петлями металлическую дверь. Серые стены были тускло освещены. Куроде ударил в нос запах дезинфицирующего раствора и еще чего-то — он не смог определить. Он все еще продолжал улыбаться, но мускулы лица стали подергиваться, а в горле стремительно пересохло.

Курода все еще не понимал, куда его ведут, или, может быть, мозг сознательно отказывался отражать реальность. Лестница вела к дверям В2. Именно там содержались арестованные Экспедиционным корпусом «преступники». «А что, если они все-таки решили арестовать меня?» — мелькнуло в голове. Курода почти потерял способность ясно мыслить. На ступенях лестницы то тут, то там виднелись темные пятна. Он сразу же понял, что это было, но никак не мог связать пятна со словом «кровь».

— После обжарки положите кунжут в разные емкости и добавьте растворенный в меду сахар. У вас это, кажется, называется «сироп», верно? Главное, чтобы и семена кунжута, и сироп были теплыми…

Откуда-то снизу донесся звук, как будто кто-то разбивал металлическим молотом камень на куски. На площадке Куроде бросился в глаза мужской кожаный ботинок, валявшийся подошвой вверх. На подошве успела прорасти белая плесень. Да, он не ошибался — это была та самая тюрьма, где содержались арестованные японцы. Курода ощутил на языке непонятную горечь, его губы непроизвольно затряслись. «Что случилось с хозяином этого ботинка? Они что, избивают арестованных?» — думал он в тоске.

— Как только смешаете кунжут и сироп, все это нужно раскатать. Лучше всего подойдет скалка для пельменей…

Пока они спускались по лестнице, неприятный запах усилился. Страх достиг такой степени, что Курода почти физически ощутил его. Он повернулся, чтобы выразить свой протест, но Пак внезапно схватил его за плечо и выкрутил назад руку. Прием оказался чрезвычайно болезненным, и Курода полностью лишился возможности пошевелиться.

— Доктор, спокойнее, — прошептал ему на ухо Пак. — Мы не собираемся вас арестовывать. Просто проведем небольшую экскурсию по местам содержания заключенных.

Куроду стиснули с боков и буквально внесли в помещение паркинга. Пол был скользкий, повсюду стояли лужи. Курода увидел около сотни людей, сидевших в позе Будды на деревянных поддонах. Из большого автобуса вышел солдат и, заметив командующего, отдал ему честь. Курода едва держался на ногах. То, что он увидел, казалось ему совершенно нереальным. Некоторые из заключенных лежали на одеялах — по всему было видно, что они на грани смерти. У одного отвернулась пола халата, и доктор увидел, что нога умирающего распухла до слоновьих размеров; у другого под коленями темнели жуткие кровоподтеки. Воздух был насыщен запахом человеческих экскрементов и трупным смрадом.