Фатерлянд

Солдаты в масках уже приступили к эвакуации тюрьмы, они разбирали деревянные поддоны и складывая куски гофрированного железа. Кто-то отбивал кувалдой бетон от несущих столбов. Вероятно, именно этот звук и слышал Курода на лестнице. Увидев Хана, солдаты вытянулись по стойке «смирно», но командующий махнул им рукой, велев продолжать работу.

Заключенные сидели, опустив головы и скрестив руки на коленях, со стороны они напоминали креветок. Руки были черными от грязи, из кожи у некоторых выпирало что-то белое — вероятно, раздробленные кости. Некоторые имели все признаки цианоза, пальцы были скрючены и переломаны.

— Смесь нужно разложить тонким слоем на доске, — продолжалась кулинарная лекция. — Следите за тем, чтобы она не прилипала к скалке…

Вокруг одного из заключенных, лежавшего на испачканной тряпке, вились черные мухи.

— Объясните супруге, что нужно смазать скалку кунжутным маслом, и тогда к ней ничего не пристанет. Раскатайте смесь так, чтобы получился тонкий, как бумага, квадрат…

У Куроды в мозгу почему-то возник образ Ли, которая ела печенье. Кончиком языка она снимала приставшие к напомаженным губам крошки.

Куроду провели мимо заключенного, волосы которого были густо покрыты запекшейся кровью, раны на теле цветом напоминали мясо тунца, которое Курода ел за обедом. Это была женщина, старуха. При виде морщинистой груди с пятнами темных сосков, доктор испытал рвотный позыв и, чтобы удержать его, закрыл рукой рот. Откуда-то доносился плач, но Курода не мог понять, кто плачет.

— Затем положите черный и белый раскатанный кунжут друг на друга. Сверните их — ну, словно суши готовите. Можете использовать тоненькую бамбуковую подстилку. Берете острый нож и режете ломтики до нужной ширины. Ведь все просто, не так ли? — закончил Хан, разводя руками и улыбаясь во все лицо.

Впереди кто-то застонал от боли. К стонущему устремилась тень солдата. Солдат схватил заключенного за волосы и потянул. Человек, плача, закричал, что очень сожалеет, что так получилось, но в ту же секунду на его плечо обрушился удар солдатской дубинки.

— Эй, доктор, вы в порядке? Похоже, вам там изрядно досталось…

Это был голос его приятеля Тсучии, с которым Курода вместе учился в колледже. Теперь Тсучия занимал пост заместителя заведующего отделением гематологии.

Он еще не успел полностью очнуться от двойной дозы транквилизаторов. Голова была чугунная, тело обмякло, кончики пальцев неприятно немели. Наконец ему удалось встать на ноги и открыть дверь.

— О, немного порозовел! — сказал Тсучия, входя в кабинет и беря Куроду за левое запястье, чтобы проверить пульс. Курода и сам мог сделать это, но ему было приятно, что о нем заботятся.

— Все еще больше ста! — заметил Тсучия, закрепляя на руке Куроды манжету.

Стрелка тонометра показала сто семьдесят два на сто десять — почти на треть выше нормы.

Курода спал больше часа, но так и не смог прийти в себя. Он никому не рассказывал о том, что видел в отеле, — скорее всего, «экскурсия» была своеобразным предупреждением. Как только его отпустили, он бросился в отхожее место и принялся блевать. Рядом кто-то из заключенных с совершенно пустыми глазами чистил судно, испачканное кровью.

Когда он в запятнанном рвотными массами халате подъехал к больнице, его встретил Такахаси. В машине сидели Хан и Пак, и Курода счел за благо солгать своему начальнику: мол, в отеле плохо работает вентиляция и ему сделалось дурно во время осмотра больного острой пневмонией солдата. Корейские офицеры любезно раскланялись и отбыли, и Курода, еле передвигая ноги, отправился в свой кабинет.

— Ну что, все еще тошнит? — поинтересовался Тсучия.

Курода хотел сказать, что чувствует себя лучше, но в горле словно что-то застряло. Он посмотрел Тсучии прямо в глаза, затем вскочил и подбежал к раковине. Его снова вырвало.

— Ох, теперь вроде полегче будет, — сказал он, вытирая подбородок платком.

Тсучия мотнул головой в сторону окна, из которого виднелся корейский лагерь.

— Похоже, там что-то намечается. Солдаты почти все собрались…

«Казнь…» — вспомнил Курода.

Посещение тюрьмы полностью выбило у него из головы мысль о казни.

Курода вымыл руки и прополоскал рот.

— Ты иди, — сказал он Тсучии.

Проводив друга до двери, он надел свежий халат. Во рту все еще отдавало кислятиной. Надо было что-то предпринять, но он не знал что.

Курода вышел из кабинета и на застекленном балконе увидел группу врачей. Балкон выходил на север, но в ясные дни здесь было довольно солнца, и, кроме того, отсюда открывался хороший вид на отель и стадион.

— Курода, вы как себя чувствуете? — спросил его Такахаси.

— Немного подремал, — ответил он, выходя на балкон.

Внизу корейские солдаты строились под дождем. Над отелем висел вертолет «Эн-эйч-кей». Несколько солдат проверяли, насколько хорошо вкопаны столбы, и подсыпали грунт. За ними следили два офицера.

«Пациенты не должны видеть казни!» — мысль была обжигающей. Те, кто лежал на северной стороне, мог без всяких проблем наблюдать за тем, что происходит в лагере.

Курода потянул Такахаси за рукав халата и сказал:

— Они собираются провести публичную казнь. Хотят расстрелять двух солдат.

Такахаси вздрогнул и недоуменно вскинул брови. Ни в газетах, ни по телевизору об этом не сообщали.

— Мне кажется, нужно принять меры, чтобы больные не видели этого! — взволнованно произнес Курода.

— Э-э… Вы сказали, они будут кого-то казнить? — переспросил Такахаси.

Курода все еще чувствовал слабость, но заторможенная реакция заведующего его сильно раздражала.

— Они собираются расстрелять двоих солдат! — повторил он, повысив голос.

В тот же момент он вспомнил, что Такахаси посчастливилось не общаться напрямую с представителями Экспедиционного корпуса. Он сам, узнав о готовящейся казни, несколько минут не мог понять, о чем идет речь. О казни в наши дни можно было прочитать разве что в манге или увидеть ее в каком-нибудь фильме. И уж совсем трудно было догадаться о том, что сейчас произойдет, глядя на солдат, выстроившихся словно для какой-то торжественной церемонии.

— Послушайте, — сказал он более спокойным голосом. — Корейцы установили два столба, а позади уложили мешки с песком. Они собираются расстрелять двоих солдат.