Фатерлянд
Шрифт:
Курода хотел уточнить, будет ли казнь публичной, но осекся. Такой вопрос может закончиться тюремным заключением для него, корейцы вполне способны на это. На расстоянии они выглядели мирно, но при близком контакте становилось понятно, насколько опасно иметь с ними дело. Курода в десятый раз подумал о том, что зря согласился поехать с ними, но разве он мог отказаться? За ним приехали вооруженные люди. Когда человек сталкивается с угрозой насилия, у него не остается никаких вариантов, его могли просто затолкать в машину и увезти. Курода почувствовал, что попал в ловушку. Возникло ощущение, будто все тело сжимается. Его уже не интересовал вопрос, будет ли казнь публичной, или нет.
На КПП «А», вместо того чтобы развернуться, автомобиль поехал направо.
Среди персонала больницы ходили слухи, что корейцы отслеживают людей по Интернету. Объектами слежки становились те, кто путешествовал за границу первым классом, кто владел гостиницами и яхтами, кто посещал элитные фитнес-клубы, у кого были в собственности дорогие произведения искусства, владельцы крупных и часто тайных банковских счетов, а также те, кто вел сомнительную, с точки зрения морали, жизнь. Курода припомнил, что пару раз летал на Гавайи, у него была маленькая яхточка в бухте Омура, раз в неделю он ходил в дорогой спортивный клуб, и он собрал небольшую коллекцию фарфора из печей Ген-эмон и Ка-киэмон. Помимо этого, у него были тайный банковский счет на сумму более семисот тысяч иен и любовница в Накасе, отношения с которой продолжались уже лет пятнадцать. Куроде стало плохо, внутренности сжались в комок, в горле, груди и животе что-то заворочалось, под мышками и на висках выступил пот.
— С вами все в порядке? — спросил Пак.
Хо Чи снова повернулся на своем сиденье и уставился на Куроду.
Машина миновала въезд в паркинг, покатилась по огибавшей отель дороге и, наконец, остановилась у входа в банкетные залы. Водитель вышел и открыл заднюю дверь. Курода, чувствуя дрожь во всем теле, повернулся к Паку и спросил:
— Я что, арестован?
Кореец посмотрел на него, перевел его вопрос Хо, и оба вдруг расхохотались.
— Зачем же нам арестовывать вас, доктор! Проходите, пожалуйста! — сказал Пак. Все еще посмеиваясь, он покачал головой.
— А тогда почему мы идем не с главного входа? — спросил Курода, выбираясь из автомобиля.
Пак снова перевел вопрос военврачу, и тот, помедлив мгновение, разрешил все объяснить.
— Дело в том, доктор, что центральный холл закрыт. Мы переместили наш командный пункт сюда. У нас заболели трое солдат — лихорадка, сыпь и тошнота. Мы хотим, чтобы вы их осмотрели. Кроме того, у нас появились насекомые, и мы не исключаем возможность общего заражения.
Когда они проходили через банкетный зал, Курода почувствовал острых запах дезинфицирующего раствора, и у него перехватило дыхание. Скорее всего, корейцы использовали изопропанол, так как он был сильнейшим раздражителем для кожи, Япония давно от него отказалась. Он спросил об этом Пака, и тот сказал, что дезинфекцию проводил местный специалист. По-видимому, у этого парня был целый склад изопропанола, и он не пожалел своих запасов.
К ним подошел старший офицер, один из тех, что часто выступал по местному телевидению. У него была приятная улыбка; по телосложению он походил на борца дзюдо или регбиста. Одно ухо у него отсутствовало. Он пожал Куроде руку и представился: Хан Сон Чин, полковник, командующий Экспедиционным корпусом Корё. Все четверо — Курода, полковник, Пак Мён и Хо Чи — опустились в удобные кресла в углу вестибюля, девушка в военной форме принесла им чай. Курода начал постепенно успокаиваться.
Корейцы закурили. Похоже, запах дезинфицирующего средства их совершенно не беспокоил. Пак с удовольствием выпустил изо рта струйку дыма и что-то сказал по-корейски командующему. Хан рассмеялся и обратился к Куроде:
— Ну, что вы, доктор! Меньше всего мы хотели бы вас арестовать!
Он подался вперед и похлопал Куроду по плечу:
— Мы вызвали вас сюда, потому что нам нужна ваша консультация.
Хан очень хорошо говорил по-японски, его интонации и произношение были
безупречны.Курода смущенно рассмеялся и покачал головой. Но он прекрасно понимал, что, какими бы дружелюбными ни казались эти люди, они все равно враги.
Вместе с чаем девушка принесла тарелки с корейскими сладостями: круглые и плоские печенья с узорами из белого и черного кунжута. Курода не стал отказываться и попробовал — оказалось довольно вкусно. Его угощал сам командующий ЭКК, но это ровным счетом ничего не означало. Нужно быть начеку. Вежливость корейцев объяснялась тем, что он был нужен им. Как только надобность в нем отпадет, сладостей больше не будет; а если он станет для них сколько-нибудь опасным, его просто устранят.
Допив чай, они прошли по красной дорожке в большое фойе. Далее шел ряд дверей с табличками, на которых значились названия деревьев: «Багряник», «Вяз», «Лавр», «Клен», «Дуб». Двери «дубовой» комнаты были открыты, и Курода увидел внутри три тела, завернутые в желтовато-белую ткань и перевязанную такого же цвета веревкой. Вокруг тел стояли вазы с цветами. Пак сказал, что это погибшие при перестрелке в парке Охори; похороны были запланированы на этот вечер, но из-за предстоящей казни перенесены на завтрашнее утро.
Навстречу им то и дело попадались вооруженные солдаты, офицеры — сотрудники штаба ЭКК и японские муниципальные служащие.
— Ну что, вы готовы? Сейчас покажем вам, в чем дело, — сказал Хан, бросив сигарету в пепельницу.
Полковник первым встал на эскалатор, который вел вниз, на уровень В1, за ним Хо Чи, Курода и Пак.
— Преступники содержатся на другом этаже, — объяснил Пак, похлопывая Куроду по плечу. — Когда подойдут основные силы, мы переведем их в другое место. Мы признаём за заключенными права человека, так что на уровне В2 условия вполне приемлемые, тем более рано или поздно здесь появятся инспекторы из Совета Безопасности ООН. Правда, я допускаю мысль, что они начнут говорить о принципах гуманности, ну, или о чем-то в этом роде, но это уже детали.
Курода подумал, что если сюда приедут инспекторы ООН, то они, чего доброго, могут признать, что ЭКК не представляет никакой угрозы мировому сообществу, и это сделает оккупацию Фукуоки вполне законным актом. Чтобы избавиться от этой мысли, он помотал головой.
— Доктор Курода, — сказал Хан, в свою очередь кладя руку ему на плечо; возможно, в Северной Корее этот жест служил для ободрения. — Китайские власти уже обратились к нам…
Этому человеку шла военная форма. По краю козырька его фуражки цвета хаки шел золотой галун; узкий воротник накрахмаленной белой рубашки стягивал ярко-красный узкий галстук, на левой стороне кителя переливались разноцветные орденские планки. Курода почувствовал себя неловко в своем белом халате. Садясь в машину, он хотел снять его, но Пак сказал, что лучше этого не делать.
Командующий ЭКК был немного выше Куроды, и ему удобно было держать руку на его плече. Курода припомнил, что когда-то видел фотографию, на которой был изображен улыбающийся Ким Ир Сен (или это был Ким Чен Ир?), точно так же державший руку на плече ребенка на церемонии награждения.
— Видите ли, доктор Курода, — продолжал Хан, — торговые отношения с Китаем действительно сильно пострадали из-за введенной вашим правительством блокады. Конечно, на Корею это тоже подействовало, но Китай оказался в гораздо более худшем положении. КНР хочет как можно скорее возобновить торговые операции. Когда подойдет наш флот, мы проведем переговоры с властями Фукуоки об открытии гавани и аэропорта. И как только основные силы высадятся, здесь вновь откроется китайское консульство.
Кивая в знак согласия, Курода стыдился сам себя. Если сюда войдет корейский флот, инспекторы ООН точно не найдут никаких нарушений, независимо от того, что скажет японское правительство, возобновится торговля с Китаем, и таким образом, остров Кюсю будет безвозвратно потерян для страны.
Пак толкнул стеклянную дверь и что-то выкрикнул. В небольшом помещении сидела женщина в белом халате и маске и перебирала какие-то бумаги. Через другую стеклянную дверь видна была парковка, а на ней — пара автобусов и три-четыре машины, видимо принадлежавшие постояльцам отеля или приехавшим на открытие сезона бейсбольным фанатам.