Фатерлянд
Шрифт:
Она закрутила вино в своем бокале и поднесла к носу, наслаждаясь ароматом.
— И как долго ты его пила? — поддела ее галерейщица.
Все засмеялись. Женщины заедали вино изюмом и время от времени закуривали сигареты. Галерейщица была родом из Яманаси. Вдова родилась в Токио и жила буквально в нескольких шагах от бара в большом доме; у нее были две борзые и секретарь.
Как только утих смех, послышалась мелодия Билла Эванса «Someday my prince will come». Ноты, словно драгоценные блестки, танцевали в воздухе. Каи ощутил блаженный покой — чувство, подобное тому, когда человека наконец-то оставляет мучившая его лихорадка. Но теперь в его голове стали появляться мысли, о которых он и не подозревал, когда был на работе. Самой большой загадкой для него был вопрос, отчего корейские террористы столь эффективны и удачливы. Они проявили
Судя по реалиям Северной Кореи: разрушенная экономика, голод, многочисленные политзаключенные, содержащиеся в концентрационных лагерях, режим Ким Чен Ира должен был скоро рухнуть. Уровень международного доверия был практически нулевым. Единственным рычагом, который Ким Чен Ир имел для переговоров, была ядерная угроза. Но вот группа из пятисот человек не только взяла под свой контроль Фукуоку — столицу острова Кюсю с населением миллион человек, но и стала использовать японских граждан для своих целей. Они удачно обыграли инцидент в парке Охори, сообщив всему миру, что именно японские власти первыми напали на жителей Фукуоки; они сообщили иностранным СМИ, что готовы принять инспекторов ООН; они тщательно просчитали реакцию японских и зарубежных фирм, которые желали возобновить поставки автозапчастей и полупроводников; наконец, они объявили, что готовы вновь открыть в Фукуоке консульства всех стран. Больше всех это было выгодно Китаю, так как отмена торгового эмбарго сразу должна была увеличить объем поставок грузов. А если за Китаем последуют Южная Корея и США, то вопрос легитимности оккупационных сил будет решенным делом.
— Не хочу об этом говорить, но мне кажется, что Японии уже настал каюк, — промолвил Санзё. — Мы — единственная страна, которой действительно есть что терять. Я не левый, не правый, не либерал — я вообще не интересуюсь политикой. Но мне сдается, что все это действительно смахивает на заговор. Нет, не обязательно международный заговор — скорее всего, это инициатива одной только Северной Кореи, но я чувствую, что в международном сообществе существует какое-то молчаливое соглашение. Акты агрессии в целях сохранения мира запрещены международным правом. Но разве не вчера пресс-секретарь Госдепа США возмущался тем, что японское правительство не предприняло никаких мер по защите их консульства в Фукуоке? Если Штаты делают такое заявление, то становится понятно, в какую сторону дует ветер, не так ли? Правительству следовало бы применить нормы Уголовного кодекса о преступлениях, связанных с внешней угрозой. Согласно закону, тот, кто преследует какую-либо выгоду в случае агрессии иностранного государства, подлежит смертной казни или пожизненному заключению. Но теперь, когда мы установили блокаду, обвинять людей уже как-то не справедливо, а?
Санзё был специалистом по офшорным компаниям. Когда ему было под тридцать, он уже управлял счетами в сотни миллионов иен. Из скромности он говорил, что от него требовалось всего лишь нажимать клавиши клавиатуры, но, если понимать, где и как крутятся гигантские капиталы, становится ясным механизм политических игр между странами.
— Конечно, эта северокорейская банда, что засела в Фукуоке, весьма сильна, — сказал он, заходя за барную стойку, где вновь наполнил свой стакан. — В плане дипломатии эти ребята настоящие профессионалы. Они ходят по канату, что натянут между Россией и Китаем, и заигрывают с Америкой. Они поигрывают ядерной бомбой, чтобы заключить взаимное соглашение о ненападении. Быть дипломатом в Северной Корее означает, что в случае твоего промаха под раздачу попадешь не только ты один, а и вся твоя семья. Сошлют для «дисциплинарного исправления». То же самое и в области финансов.
Для страны, семьдесят процентов граждан которой голодают, — продолжал Санзё, — им все же удалось занять свое место в мире посредством манипулирования информацией, устранения неугодных и выклянчивания денег у других государств. Мне горько от этой мысли, но они действительно стали хорошими политиками. Когда же дело доходит до пропаганды, никто не может сравниться с ними. «Бескомпромиссный ум, щедрый, как солнце, и твердый, как сталь!» — в свое время они придумали целых тридцать восемь прославляющих Ким Ир Сена лозунгов. А это не так-то просто, уверяю вас. Каждое слово должно быть строго на своем месте, чтобы охватить умы огромного количества человек. А если самому генералиссимусу
или кому-нибудь из его окружения что-то не понравится, то ответственный за пропаганду вместе с семьей отправится в лагеря. О, это общество со стальными яйцами! Их спецназ проходит сквозь страшные испытательные программы и получает прекрасное довольствие. У чиновников Кюсю против них кишка тонка. Но северные корейцы недостаточно цивилизованны. Именно из-за этого проиграли нацисты и Пол Пот.Все слушали и кивали. Из колонок теперь доносилась пьеса Билла Эванса «Му foolish heart». Бас Скотта Ла Фаро выводил задумчивую мелодию.
— Так кто-нибудь будет дыню? — спросил Санзё.
— Мы! — дуэтом воскликнули обе женщины, подняв правые руки, как школьницы на уроке.
Хозяин бара, напевая себе под нос, принес коробку и ножом открыл ее. Женщины встали и подошли ближе, ахая: «Какой запах!»
— Думаю, наших политиков нельзя обвинять в установлении блокады. Возможно, это было ошибкой, но сейчас-то легко говорить. Когда приходится принимать важные решения, трудно предугадать, что на самом деле получится, — сказала одна из женщин.
Санзё перестал напевать и заметил, что каждому школьнику ясно, что это действительно была ошибка.
— Ах, я не разбираюсь в политике, — вздохнула вдова, расстилая на коленях носовой платок. — Но самое страшное — это то, что погибли или ранены люди! А пока этого не случилось, оккупация или блокада — какая разница?
— Последняя дыня из Миядзаки!
Санзё вонзил в дыню нож. Он уже успел накрыть стол, поставив на него тарелки от «Херенд» с узором в виде бабочки и бутылку портвейна. Поливать дыню портвейном научила его вдова.
— Итак, предлагается открыть эту бутылку в честь жителей Кюсю!
Портвейн был «Тэйлор», 1928 года.
— О, это хороший урожай! — сказала галерейщица, наклоняясь вперед. — Вы уверены, что хотите открыть такую бутылку?
Санзё осторожно ввинтил штопор, чтобы не сломать пробку. Разлив вино, раскрыл дыню пополам, явив ее влажную мякоть. Пока он удалял семечки, вокруг распространился сильный аромат. Немного сока пролилось на тарелку.
— Извините мою несдержанность, но…
Вдова протянула к дыне указательный палец, обмакнула в сок и облизала. Ее накрашенные алые губы блестели от влаги.
7. Брожение умов
8 апреля 2011 года
Чо Су Ём направлялся в офис телекомпании «Эн-эйч-кей». Каждое утро в восемь тридцать выходила очередная пропагандистская программа. В первый день трансляция велась напрямую, но теперь решено было записываться во второй половине дня. Это давало время для редактуры, что, конечно, было на руку Чо. Запись должна была начаться в шестнадцать ноль-ноль, но перед этим предстояло производственное совещание, и поэтому Чо вышел из командного центра в два часа пополудни. За ним должна была подъехать машина.
Хан Сон Чин посоветовал ему приобрести в соседнем магазине-ателье гражданский костюм, чтобы избавить зрителей от гнетущего лицезрения военной формы. Чо послушался, и с него сняли мерки. Но пока костюм шили, ему пришлось довольствоваться серой курткой, рубашкой-поло и джинсами — то есть той же самой одеждой, в которой он и прибыл на Кюсю.
— Н-да, товарищ Чо, — пошутил один из его сослуживцев, увидев его в вестибюле отеля, — если так и дальше пойдет, ты у нас всех местных женщин поотбиваешь!
Поскольку армейский пистолет был слишком велик, чтобы уместиться под одеждой, Чо выдали маленький плоский ПСМ советского образца, который прекрасно можно было спрятать во внутреннем кармане куртки.
Был четвертый день выхода программы. До вчерашнего дня Чо из соображений безопасности сопровождали трое сотрудников Специальной полиции. На этот раз ему выделили лишь уоррент-офицера Ли Сон Су, поскольку после инцидента в парке Охори и последовавшей за ним резкой критикой японского правительства командование решило, что риск нападения и провокации будет минимальным. Кроме того, вместе с Чо в студии присутствовали и журналисты «Эн-эйч-кей», а это означало, что ни Силы самообороны, ни японская полиция тем более не предпримут никаких враждебных действий. Сокращение охраны Чо было весьма приятной новостью для Специальной полиции, которой очень не хватало сотрудников для проведения арестов, особенно после того, как они потеряли убитыми Чхве Хён Ира и еще нескольких офицеров и солдат Экспедиционного корпуса.