Фатерлянд

— Доброе утро!

Дверь длинного черного автомобиля распахнулась, и Чо увидел Огаву — главного редактора секции новостей «Эн-эйч-кей Фукуока». Он знал, что телевизионщики имеют привычку обмениваться «утренними» приветствиями вне зависимости от времени суток.

— О, да я вижу, вы не в камуфляже! — одобрительно произнес Огава. — А что, хорошая мысль. В нашем деле самое важное — это создать привлекательный образ!

В свои пятьдесят шесть лет Огава был четвертым по значимости в фукуокском филиале «Эн-эйч-кей». Выше среднего роста, он неизменно носил черный или темно-синий костюм, галстук и подходящий по цвету платок в нагрудном кармане. Чо пропустил вперед Ли, у которого на плече висел чешский автомат «скорпион», затем сел сам. Тот факт, что Ли попал в подразделение спецназа, являясь родственником перебежчика в Южную Корею, свидетельствовал о его высоких личных достоинствах и абсолютной лояльности.

Сидевший на левом переднем сиденье Огава оглянулся и весело сказал, что новостная продукция телекомпании еще никогда не достигала такого высокого рейтинга. При этих словах водитель автомобиля улыбнулся и кивнул в знак согласия. Чо видел его уже не первый раз. На голове водителя была фуражка темно-синего цвета, напоминавшая те, что носили некогда хунвейбины.

Огава всегда был приветлив и улыбчив. Чо понимал, что его слова были наполовину правдой, а наполовину лестью. Огава вел себя таким образом, чтобы по прибытии дополнительных сил Корё остаться в фаворе, но это было не всё. Вчера за чашкой кофе, после записи программы, он намекнул о своей неприязни по отношению к официальному Токио и о том, что его чувства разделяют многие местные служащие. Возможно, это было проявлением ощущения провинциальной неполноценности. В отдаленных районах Республики тоже наблюдались подобные настроения по отношению к Пхеньяну. Понимание местных умонастроений являлось залогом успешного управления Фукуокой, и Чо сразу же сделал себе в уме заметку, чтобы впоследствии надавить на Огаву для получения более подробных сведений.

Студия «Эн-эйч-кей» находилась чуть южнее парка Охори. С одной его стороны находился синтоистский храм, а с другой — располагалась частная школа. Как только они доехали до парка, читавший хвалебные отзывы телезрителей Огава сначала понизил голос, а потом и вовсе замолк. То, что осталось от сожженных автобусов, уже успели вывезти прочь, но здание ресторана живо напоминало о случившемся. В оконных проемах блестели осколки стекол, часть второго этажа была полностью разрушена. Если не считать двух-трех молодых людей, которые фотографировали развалины, местность была совершенно пустынна, несмотря на прекрасную погоду. И хотя никто не запрещал посещать эти места, люди, вероятно, просто не хотели вновь видеть место кровавой бойни, о которой не переставая трещали все телеканалы. В перестрелке погибли более семидесяти японцев, включая оперативников Штурмовой группы, офицеров полиции и случайных прохожих. У корейцев погибли трое: лейтенант Чхве Хён Ир, уоррент-офицер снайпер На Юн Хак и сержант первого класса Ким Кён Ку, участник боксерских боев в полусреднем весе и претендент на выступление на Олимпийских играх. Еще трое служащих ЭКК получили тяжелые ранения: уоррент-офицер Тхак Чоль Хван был ранен в правое плечо; сержант первого класса Сон Па У в результате ранения в бедро потерял ногу, а сержант Ким Хан Ёль находился на грани жизни и смерти из-за многочисленных ранений в плечи и живот.

После инцидента было созвано совещание. Уоррент-офицер Тхак, также получивший ранение, представил доклад, в котором особенно отметил тот факт, что в парке находилось огромное количество гражданских лиц, на основании чего на месте был сделан вывод: японский спецназ не станет атаковать людей из Экспедиционного корпуса. Если бы японское правительство действительно собиралось пожертвовать жизнями своих граждан, то сразу же приказало бы Силам самообороны нанести удар по лагерю ЭКК. По выводам Кима Хак Су, полицейская операция имела целью захват военнослужащих Корё, и если бы отряд Специальной полиции в полном составе оказался в помещении ресторана, то они оказались бы в руках Штурмовой группы. Когда группа Чхве входила в здание, капитан приказал Тхаку присоединиться к людям из второго отряда. Тхака спросили, имел ли Чхве какое-то предчувствие, и тот сокрушенно ответил, что не знает. Ким Хак Су отметил, что, хотя операция японского спецназа и потерпела неудачу, люди из Штурмовой группы показали себя отважными и умелыми солдатами, а сам план операции был тщательно продуман. Но отныне, заявил он, Специальная полиция Корё будет отвечать отказом на любые просьбы подлежащих аресту преступников. Лейтенанту Чану По Су за то, что он потворствовал просьбам Куцуты, было вынесено порицание и приказано выступить с публичной самокритикой.

После этого перешли к вопросу о погребении трех погибших сотрудников Специальной полиции. В Японии традиционным способом похорон была кремация с последующим помещением непрогоревших костей в могилу. Ким настаивал на соблюдении корейской традиции захоронения в землю, но Ли Ху Чоль и На Че Ко возразили ему, сказав, что это может вызвать недовольство у местных жителей. Все выражали обеспокоенность потенциальным воздействием потери на морально-боевой дух солдат. Кроме того, Ким отметил, что без регулярных тренировок некоторые солдаты теряют боевой настрой и морально «развинчиваются». Отсутствие свободного пространства сделало невозможными каждодневные тренировки и тем более тренировки с боевым снаряжением. Вдобавок ко всему было запрещено распевать солдатские песни, из опасения, что местные жители воспримут это проявлением воинственности. Офицеры каждый вечер собирали солдат и вели с ними ободряющие разговоры, но этого было явно недостаточно. Уровень дисциплины неуклонно снижался. По утрам, как обычно, проводились занятия по физической подготовке, но большую часть дня солдаты были предоставлены самим себе. Дома, в Республике, у солдат вообще не было свободного времени; здесь же, в Японии, тренировки уступили место карточным играм, в ходе которых проигрывались новые, недавно выданные личные принадлежности — полотенца, зубные щетки, зубная паста и сандалии.

Когда Чо Су Ёма спросили, какое будет его мнение касательно похорон, он ответил, что и у корейцев, и у японцев одинаково трепетное отношение к ритуальной стороне этого процесса, и японцы воспримут традиционный для корейцев обряд захоронения трупа в землю, как варварство. Кроме того, сказал он, в войсках наблюдается недовольство в связи с гибелью капитана Чхве Хён Ира, которого якобы застрелили японские спецназовцы. Но это было не так: Чхве покончил с собой, чтобы не попасть в плен. Ложные слухи распространялись служащими инженерного корпуса, которые контактировали с муниципальными работниками, сборщиками мусора и строителями, принимавшими участие в ремонте зданий, где планировалось разместить подкрепление. Японские рабочие пытались установить хорошие отношения с корейцами и предлагали им различные подарки: от зажигалок, шариковых ручек, бритв, ножниц и кусачек для ногтей до электротоваров, портативных радиоприемников, фонариков и батареек; от медицинских товаров, таких как мазь, глазные капли, пластырь и репеллент от насекомых, до ножей, плоскогубцев и молотков. Помимо прочего, они угощали корейцев спиртными напитками и приносили порнографические журналы.

— Завтра, — предложил Чо, — я подойду к людям из «Эн-эйч-кей» и спрошу, насколько негативно они относятся к нашим традиционным похоронам. Но на текущий момент я рекомендовал бы воздержаться от погребения.

Несмотря на решительный протест Кима, считавшего, что ЭКК не обязан учитывать мнение местного населения, предложение Чо было принято. В вестибюле отеля были устроены традиционные похоронные постаменты, на которые уложили завернутые в белую ткань тела и ледяные брикеты, чтобы задержать разложение.

У входа в студию «Эн-эйч-кей» Чо поджидали около десятка японских женщин.

— О, вы в гражданском платье! — воскликнула одна из них, приближаясь с букетом цветов в руках.

Ее подруги попытались вручить Чо какую-то коробку.

— Доброе утро! — приветствовал Чо женщин, низко кланяясь; коробку он не принял.

— Но почему вы отказываетесь от нашего подарка? — обиделась женщина лет тридцати на вид. — Я испекла эти сладости сегодня утром!

Чо пошевелил ноздрями и сказал, что запах действительно восхитительный. Он говорил на местном диалекте, и это заставляло окружавших его женщин тихонько хихикать.

— Ну вот видите! Пожалуйста, примите угощение! — продолжала женщина с восторженным выражением лица.

— Ах, но подождите же! — улыбаясь, произнес Чо, отступив на шаг. — Как офицер Экспедиционного корпуса Корё я обязан быть примером для своих подчиненных. Полагаю, вам всем известно, что в нашей стране люди страдают от нехватки продовольствия. К сожалению, у нас все еще остаются отдельные коррумпированные чиновники, которые используют свои властные полномочия в личных целях. Мы не должны множить порочную практику. И поэтому, хотя я вам очень благодарен, я не могу принять ваш подарок. Но я могу передать его детям, которые, несомненно, насладятся вашей выпечкой.

Школьница в очках захлопала в знак одобрения, и через мгновение все остальные присоединились к ней. Огава взял коробку в руки и сказал, что передаст угощение в школу для физически и умственно неполноценных детей, которую как раз собирался посетить после записи. Камеры «Эн-эйч-кей» и коммерческих телеканалов запечатлели эту сцену. Сопровождаемый счастливым смехом и аплодисментами, Чо пожал руку каждой женщине. Все это время Ли Сон Су сохранял бдительность, держа в руках свой «скорпион» и осматривая толпу.

Они пересекли холл и подошли клифту. Появление Чо уже не вызывало такой реакции, как раньше. В первый день, когда он пришел в студию с полицейским конвоем, в вестибюле, обычно наполненном шумом и гвалтом сотрудников телекомпании, воцарилась гробовая тишина. Немногим из журналистов приходилось видеть так близко вооруженных автоматами солдат, тем более что вид корейцев-спецназовцев был поистине угрожающим. Но люди привыкают ко всему. Прошло менее недели с момента высадки сил ЭКК в Ноконосиме, а Чо уже чувствовал себя своим в Фукуоке. Работники студии больше не шарахались при виде автомата Ли; и тем не менее Чо хорошо помнил слова профессора Пака: «Когда поведение японцев становится понятным и логичным, нужно быть предельно осторожным».