Фатерлянд

Когда они проезжали по лагерю, было видно, что настроение у солдат подавленное. Казни всегда отрезвляют людей, потому что сообщают нехитрую мысль: каждый из них может быть следующим.

Декаданс или разложение нравов не имеет ничего общего с влечением к женщине, подумал Чо. Как-то давно отец рассказал ему красивую европейскую сказку о детях, искавших синюю птицу счастья. Им так и не удалось найти ее, но когда они вернулись домой, то увидели, что у птички, сидевшей в клетке у них на кухне, синие перья.

Чо долго и упорно искал значение слова «декаданс». Но только теперь его осенило: да он же здесь, у него перед носом. Настоящий декаданс это вовсе не плотское явление, не мужчина в сетчатых чулках с накрашенными губами — речь идет о жертвовании меньшинством ради большинства. Ему вспомнились «Игры в Ариранге». Эти игры, вне всякого сомнения, были торжеством большинства, но одновременно они были и воплощением декаданса. Ради счастья большинства Республика пожертвовала меньшинством, которое сомневалось в легитимности существующего режима.

Стоп, стоп, стоп, одернул он себя. Лес рубят, щепки летят. Казнь, конечно, дело не очень приятное, но такие меры, скорее всего, необходимы. Соблюдение жесткой дисциплины так или иначе предполагает, что слабые будут принесены в жертву. Но пока народ и армия находятся в нейтральном положении друг к другу, это разделение не так бросается в глаза. Зато в критических ситуациях все меняется: меньшинство неизбежно приносится в жертву, а остальные начинают активно карабкаться наверх, чтобы не попасть в число меньшинства. И именно в этот момент в полной силе проявлялся декаданс.

Машина подъехала к входу в отель. Чо волевым усилием заставил себя забыть о поцелуе Хосоды Сакико и направился в штаб командования.

8. Казнь

9 апреля 2011 года

Курода Гендзи только что окончил утренний обход. Выйдя в застеленный линолеумом коридор, он вдруг понял, что ему хочется рамена из «Хоукс Тауна». Он всегда заказывал лапшу в крепком бульоне из свиной кости, обязательно с салом и с ложечкой чесночного соуса. На самом деле он не очень любил вкус этого блюда, но время от времени его, что называется, пробивало. Куроде было пятьдесят, и он работал в отделении респираторной медицины в Национальном медицинском центре Кюсю. Большинство пациентов центра страдали от серьезных или уже неизлечимых заболеваний; те же, у кого были выявлены заболевания бронхов или легких, пусть даже совсем молодые люди, выглядели, словно ходячие скелеты. Возможно, из-за постоянного общения с ними у него периодически и возникала тяга к крепкому бульону с сочной лапшой.

Но попробовать рамена ему было не суждено — кафешка в «Хоукс Тауне», где он продавался, была закрыта. Курода не ходил в торговый центр с самого начала оккупации Фукуоки, но слышал, что некоторые владельцы магазинов, в основном торговавшие одеждой, обувью и медицинскими товарами, стали сотрудничать с корейцами, другие позакрывали свои заведения, а что касается закусочных и ресторанов, то они и вовсе не подавали признаков жизни. Корейцы готовили себе сами, а японцы… да кто ж из японцев пойдет обедать в ресторан, который находится под прицелом ЭКК.

Прошлой ночью, когда уже было довольно поздно, байкеры из «Клана скорости» устроили покатушки вокруг лагеря. Размахивая флагами Корпуса Корё, они кричали на ломаном корейском, что хотят записаться в Корпус. Часовым пришлось сделать несколько предупредительных выстрелов, но большого шума от этого не произошло. Все понимали: только идиоты могли предпринять подобные действия.

Курода мотнул головой, пытаясь избавиться от мыслей о рамене, и направился в сторону лифта. Ладно, можно поесть и в столовой. У лифта собралось несколько человек — больной с капельницей, члены его семьи, медсестра и… доктор Сераги. Курода сделал было шаг назад, но Сераги уже заметил его.

— Эй, Курода! Идешь обедать? — воскликнул старик.

Курода подчинился неизбежному и вошел в кабину лифта.

Сераги Кацухико, крупный специалист в области аутоиммунных заболеваний, был почетным консультантом центра. В этом году ему должно было исполниться восемьдесят три года. Сераги не являлся членом Медицинской ассоциации и не входил в состав профессоров Университета Кюсю. Этот факт сделал его весьма популярным среди молодых врачей, а также стажеров и пациентов — за последние годы в связи с реформой здравоохранения влияние Медицинской ассоциации и Университета Кюсю стало ослабевать. И был еще один момент — всем больницам общего профиля, как государственным, так и частным, требовалась хотя бы одна известная в медицинских кругах фигура, чтобы с ее помощью привлечь на работу лучших специалистов. Отчасти это объясняло, почему Сераги продолжал работать в своем более чем преклонном возрасте.

— Как поживают супруга и дети? — спросил Сераги в лифте.

— Кажется, все в порядке, — кивнул Курода.

Жена Куроды работала медсестрой и была близкой подругой дочери Сераги, а та была офтальмологом. Три-четыре раза в год Сераги и Курода собирались семьями, чтобы пообедать в китайском ресторане в Тендзине. Поначалу старик не присоединялся к их походам, но после того как его жена скончалась три года назад, Курода с супругой послали ему приглашение, и тот с легкостью его принял. Оказалось, что Сераги вовсе не подавлен одиночеством, за столом он ел и говорил больше всех и вел себя так, словно застолье устроено исключительно в его честь.

Сераги Кацухико был ярым сторонником реформы здравоохранения, и, когда государственная и частная медицина были объединены в так называемую двойную систему, он стал добиваться должности инспектора медицинских учреждений, каковую в конце концов и получил. На самом деле Сераги был превосходным врачом, и Курода безмерно уважал его как специалиста, но общаться с ним продолжительное время было утомительно. Старик был среднего роста и выглядел довольно мягким человеком, если бы не тревожный блеск в его глазах. В медицинском центре не было никого, кто мог бы спорить с Сераги, — даже сам генеральный директор предпочитал не связываться.

Курода проследовал за стариком в столовую, подумав с сожалением, что не сможет пообедать в тишине. Все-таки кафе в торговом центре — идеальное место, когда хочешь избежать нежелательного общения.

Столовая была разделена на две части — одна для персонала, другая для посетителей, но меню было общим для всех. Стоило Сераги войти, сотрудники центра поднялись со своих мест в знак приветствия. Сераги улыбнулся в ответ и кивнул, предлагая всем сесть. Курода выбрал себе стандартный набор «А», а Сераги — рис с тофу и лапшу удон с яйцом. Нагрузив поднос, он направился к пустующему столику у стены.

Столы и стулья были сделаны из необработанного и довольно ароматного дерева; скатерти — хлопчатобумажные, в белую и желтую клетку. Еще четыре года назад здесь стояли самые простые столы и металлические складные стулья, но после реформы здравоохранения бюджет на дополнительные расходы увеличился, и это позволило обновить интерьер.

Набор «А» включал в себя салат с тунцом, курицу на гриле, тушеные овощи, овощной суп и рис.

— Это что, меню для гипертоников? — спросил Сераги.

Курода кивнул. Тунец был в собственном соку, на курице (белое мясо) не было кожи, а в тушеных овощах преобладали сладкий картофель и яблоко с лимоном. Японское общество старело, и основное внимание уделялось комплексному медицинскому обслуживанию, направленному на пропаганду здорового образа жизни. Правильная диета играла в этом не последнюю роль. При столовой центра работали три диетолога, которые создали несколько наборов блюд: для людей с повышенным давлением, для сердечников и диабетиков. Однако Курода сомневался, что молодые врачи изо дня в день будут питаться безвкусным обезжиренным тофу. Каждый из них время от времени срывался на жирный рамен.