Фаворит. Том 1. Его императрица

"Кто вам сказал, что государь Петр III жив? После одиннадцати лет смерти его откуда он взялся?.. Нет разве на свете государей, друзей его и сродников, кто б за него вступился, кроме беглых людей и казаков? У него отечество -Голштиния..."

Бибиков был вполне доволен "манифестом" Державина и отослал его в Петербург -- на одобрение императрицы. Вряд ли Екатерина усмотрела в писании поэта литературное соперничество... Орлову она сказала:

– - Письмо такого дурного слога, что я его не опубликую. Охота нашим калмыкам знать, какие были сродники у меня да мужа моего в Германии! Державин не только Голштинию, но даже Фридриха Прусского сюда приплел...

В рескрипте на имя Бибикова она объявила себя "казанской помещицей", но Орлов тогда же заметил, что Державина, казанского дворянина, она запомнила. Бибиков издалека ощутил, что Екатерина к Державину подозрительна:

– - Помереть тебе, Гаврила, в поручиках, не станет тебе ходу. Ты всего стерегись, жить ныне опасно...

Державин стеречься не умел; в речи перед портретом Екатерины поэт выразился: "Признаем тебя своею помещицей. Принимаем тебя в свое товарищество. Когда угодно тебе, равняем тебя с собою..."

Екатерина говорила:

– - Дожила я! Донской казак Емелька Пугачев из меня жену свою сделал, а Гаврила Державин ровней себе объявил. Надо Дидро об этом сказать -- пусть посмеется!

7. ДИДРО И ПУГАЧЕВ

Екатерина, пытаясь иронизировать над Пугачевым, столь часто называла его "маркизом", что в Европе появились даже его апокрифические изображения, на которых донской казак и в самом деле сродни какому-то маркизу. Но политики Европы не обманывались: самозванец был уже расшифрован, имя Емельяна Пугачева в сочетании с именем Дсни Дидро быстро заполнило потаенные каналы дипломатии. Берлин и Лондон, Париж и Вена проявляли жгучее любопытство: что предпримет далее Пугачев и как велико влияние Дидро на императрицу?

Екатерина говорила кабинет-министру Елагину:

– - Дидро иной раз как столетний мудрец, но чаще всего -наивный ребенок. Если бы его прекрасные теории приложить к русской жизни, так завтра же от России камня на камне не осталось бы... Он такой же Пугачев, только в другой ипостаси...

Дидро выслушивал ее речи с улыбкой:

Но... как понимать его улыбку?..

Екатерина потянулась к звонку:

– - Велю закладывать сани, мы едем...

Она привезла Дидро в сухопутный корпус; будущие офицеры поразили философа бодрым видом гимнастов, кадеты не страшились прыгать с высоты, умели ящерицами ползать по стенам, штурмовали снежные пирамиды, а когда императрица начала с ними играть в снежки, то один крепкий снежок залепил в лицо энциклопедиста.

– - Очаровательная игра!
– - сказал Дидро, приняв в ней участие, после чего беседовал с кадетами о Гуго Гроции, и они, шаловливые, как чертенята, свободно цитировали Вольтера и Гсльвеция...

Это было удивительно! А вечером, попивая с Нарышкиным слабенькое винцо возле камина, ученый слушал этого старого человека, сокрушавшегося о бедах отечества.

– - Я ведь долго жил в Европе, -- говорил он, -- и много живу в России. Для Европы она всегда останется сфинксом, и все будут удивляться нашему могуществу и нашим бедам. Но для меня, для русского, останется трагической загадкой: как мы еще не погибли окончательно под руинами собственных ошибок?

От Нарышкина же Дидро узнавал последние новости из глубин России, где ворочалась страшная русская народная силища, потрясавшая самодержавие, и в такие моменты Дидро было искренне жаль Екатерину, как было жаль ему и турецкого султана Мустафу III, загнанного за Дунай тою же Екатериною... Дидро был слишком добр: он жалел всех!

Он жалел и Фальконе, который грубо отказал ему в гостеприимстве. Только сейчас, посещая его мастерскую, Дидро убедился, что человечество обрело новое произведение искусства и ему остаться в веках... По дороге от Фальконе ученого перехватил едущий в карете французский посол граф Дюран.

– - Стойте!
– - властно произнес он, и сани с Дидро остановились посреди Морской улицы.
– - Я требую внимания к себе, как к послу короля, подданным которого вы являетесь... Исполните мое поручение: передайте императрице предложение Версаля, желающего склонить Россию и Турцию к принятию французского посредничества.

– - Этого я никогда не сделаю!
– - пылко отвечал Дидро.
– - Я приехал сюда как гость, а не для того, чтобы поддерживать политику Версаля, ведущего к раздорам и несчастиям многих людей планеты.

– - Вы не любите Францию, -- упрекнул его Дюран.

– - Нет, я очень люблю Францию, -- возразил Дидро.
– - Я люблю Францию и не хочу, чтобы Версаль оскорблял Россию.

Дюран направился к карете, издали крикнув:

– - На этом мои просьбы заканчиваются. Но если вы патриот, вы и сами найдете способ постоять за свое отечество...

Дидро попал в неловкое положение, а граф Сольмс и его австрийский коллега князь Лобковиц силились проникнуть в тайну его частных бесед с Екатериною: нет ли в них вредных суждений о немецкой политике? Сольмс прямо сказал ученому:

– - На обратном пути вас ждет блистательный прием у нашего доброго короля, который всегда считал вас своим другом.

Шведский посланник, граф Нолькен, в свою очередь убеждал Дидро, что молодой король Густав III будет обижен, если Дидро откажется посетить Стокгольм. Никогда еще философия века не пользовалась таким успехом, как в ту ветреную холодную зиму! А на широких стогнах российской столицы уже привыкли видеть ученого в дешевенькой шубе мещанского покроя, свои озябшие руки он согревал в громадной муфте из сибирских соболей. Как следует продумав все предложения послов, Дидро все-таки подал Екатерине записку политического содержания. Но не в том духе, в каком бы ее составил Дюран! Нет, Дидро предрек, что королевская династия Франции обречена ни скорую гибель", Австрия всегда останется врагом Франции, и этой вражды не избежать; Пруссия будет врагом России; а потому двум великим народам, русскому и французскому, следует искать сближения в оборонительной политике, и это сближение пусть будет столь же прочным, как прочна существующая со времен Елизаветы связь двух культур, двух народов -- в музыке, в литературе, в искусстве.

– - Неужели вы уверены, что Бурбоны исчезнут?.. Да, не любите вы королей, -- сказала Екатерина, прочтя его записку.

Дидро ответил:

– - Если б миру стало известно, в каком месте на земном шаре находится гнездо, из коего выводятся всякие Фридрихи, любой разумный человек поспешил бы туда, чтобы перекокать все яйца всмятку!

Екатерина спросила Дидро:

– - Вы писали ко мне по просьбе графа Дюрана?

– - Нет, -- ответил Дидро, -- мои уста менее подозрительны, нежели уста королевского посла... Я сказал как француз!

Перед ним заискивали многие царедворцы, и только цесаревич Павел глядел волком, откровенность ученого считая лестью, а спину Дидро называл слишком гибкой. Дидро полагал, что повидается с Екатериной лишь дважды, но беседа следовала за беседой, и однажды императрица встретила гостя откровенными словами:

– - А у нас опять новость... Подумайте! Не успели мы избавиться от Степана Малого в Черногории, присвоившего себе имя Петра Третьего, как вдруг явилась в Европе красотка, желающая сесть на мое место. Кто такая -- никто не знает. Но возле ее ног валяется вечно пьяный князь Радзивилл, относящийся к ней, как отец к родной дочери, а литовский гетман Огинский относится к самозванке, скорее, как пылкий влюбленный... Что скажете, мсье Дидро? Ну разве не весело нам живется?