Федор Алексеевич

Кивком головы хан пригласил послов рассаживаться за другим столом, и когда они уселись, сказал:

— Понимая серьёзность предстоящих переговоров, я хотел бы увеличить число членов вашего посольства. А то нас много, а вас всего трое. Вы не возражаете?

Послы переглянулись в недоумении, но опытный Тяпкин, сделав вид, что ему всё ясней ясного (хотя тоже ни бельмеса не понял!), отвечал чётко:

— Разумеется, нет, ваше величество.

— Введите боярина, — приказал хан.

И русские не смогли скрыть своего удивления, когда в дверях появился боярин Шереметев [44] .

— Василий Борисович, — не удержался от восклицания Зотов, — какими судьбами?

И прикусил на полуслове язык Ясно, какими судьбами угодил русский боярин в Крым: попал в плен под Чигирином.

— Здравствуй, Василий Борисович, — сказал Тяпкин как можно обыденнее, словно вчера лишь распрощался с ним.

Но сам Шереметев сильно разволновался, на глазах слёзы появились, прошептал, едва сдерживая рыдания:

44

Шереметев Василий Борисович (1622?—1682) — один из выдающихся русских государственных деятелей XVII в. Был воеводой в Смоленске, Тобольске, Киеве. Участвовал в войне с Польшей. Добился подписания договора с Польшей, но поляки нарушили договор. Шереметев был выдан татарам и правел 20 лет в плену.

— Здравствуйте, родные мои.

Хан был доволен произведённым эффектом. И Тяпкин вполне оценил хитрый ход Мурад-Гирея. Под великодушным жестом увеличения числа русских послов скрывалась угроза и напоминание хана о его силе и возможностях (любой из вас может стать моим рабом.), а также скрытое предложение поторговаться за пленника. Боярин — не рядовой, его выкуп немалых денег стоит.

Шереметев, конечно, не мог быть полноценным помощником в предстоящих переговорах в силу своего положения пленника, скорее, наоборот, он мог склоняться в сторону татар, рабом которых являлся на сегодня.

Дождавшись, когда Шереметев усядется рядом с Тяпкиным, успокоится и вытрет слёзы, Мурад-Гирей кивнул Ахмет-аге:

— Приступай.

И ближний человек прямо на глазах опять надулся «своей поганой гордостью», как напишет потом Тяпкин, и высокомерно кивнул старшему послу:

— Какие условия по границе выдвигает московская сторона?

— Мы предлагаем границу между нашими землями по рекам Рось, Тясмин и Ингул, считая это не унизительным для обеих сторон.

— Если вы за этим сюда ехали, — усмехнулся нехорошо Ахмет-ага, — то зря тратились на дорогу. По этим рекам никогда границы не было и не будет. Это давно уже наша земля и наши реки.

— А где вы хотели иметь границу? — спросил вежливо Тяпкин.

— Мы признаем границу только по Днепру.

— Но, ваше величество, — Тяпкин наклонил голову в сторону хана, — но, дорогой Ахмет-ага, мы ведь собрались здесь не спорить, а искать возможности для мирного договора.

— До тех мест, где заступала нога султановых войск, уступки по мусульманскому закону быть не может, — повторил ещё жёстче Ахмет-ага.

«Сухая ложка рот дерёт, — подумал Тяпкин. — Надо было этому бусурману пред тем низку соболей кинуть. Кто ж знал, что именно ему хан доверит переговоры вести».

Между тем Мурад-Гирей молчал и внимательно слушал спор сторон. Всякий раз начиная говорить, Тяпкин в первую очередь обращался к нему, а потом уже к Ахмету. Понимая, что только хан может смягчить условия, Василий Михайлович решил «пропеть» хвалы ему.

— Ваше ханское величество, два великих государя — султан Порты и мой царь сделали вас своим посредником в переговорах о мире, о котором мечтают обе столицы. В ваши руки, Мурад-Гирей, вручили оба государя судьбы держав. Вам оказана высокая честь, и вы войдёте в историю как миротворец между ними. Разве вашему ханскому величеству не хочется оправдать надежды великих государей?

— Я благодарю тебя, господин Тяпкин, за высокую оценку моей роли в переговорах. Но ведь успех их будет зависеть от обеих сторон.

— Наша сторона, Мурад-Гирей, готова оплатить всем, кто способствует этому успеху. Хану мы предлагаем десять тысяч червонных золотых, ближним людям твоим по три тысячи.

Тяпкин заметил, как при последних словах блеснули глаза Ахмет-аги, и снова упрекнул себя: «Как же я, старый чёрт, не кинул ему соболей. Ах, какая промашка!»

— Господин Тяпкин, — отвечал Мурад-Гирей, — как ты являешься слугой царя, так и я являюсь слугой султана. Если б спорная земля была моя, я бы охотно установил межу угодную царскому величеству, но я человек невольный, должен исполнять указ султана. И не могу согласиться даже и за сто тысяч червонных.

«За это ты б согласился, чёртов басурман», — подумал Тяпкин, а вслух сказал:

— Мы бы не обидели и султана с визирем, отправили бы им соболей на пять тысяч червонных каждому.

— Нет, нет, господин Тяпкин, я думаю, и султан не согласится на это.

— Зачем говорить за султана, Мурад-Гирей.

Хану не понравилось последнее замечание русского посла, он поднялся и вышел. Тяпкин понял, что ляпнул лишнее и уход хана не к добру. Впрочем, это можно было определить даже по злорадной ухмылке Ахмет-аги, вновь вступающего в права ведущего переговоры:

— Ты, Тяпкин, оскорбил нашего хана, и за такое у нас полагается строгое наказание.

— Какое?

— Земляная тюрьма.

— Но я подданный великого государя, Ахмет-ага. Не забывай.

— Но ты находишься на ханской земле, Тяпкин, и подчиняешься нашим законам. Не забывай.

В это время в дверях, за которыми исчез хан, появился татарин и, подойдя к Ахмет-аге, шепнул ему что-то. В глазах Ахмета опять вспыхнул дьявольский огонь.

— Ну вот, — начал он почти торжественно, — что я тебе говорил, Тяпкин. По приказу хана вас велено всех отправить в тюрьму.

— Почему всех? — вскочил Тяпкин. — Я виноват, меня и отправляйте. Они-то при чём?

— В тюрьме все трое вы подумаете над договором. И поскольку хан распорядился к вам никого из купцов не пускать, а давать вам только воду, я думаю, вы очень быстро сочините договор по новым, а точнее, по нашим условиям.

— Ахмет-ага, — поднялся вдруг Шереметев, — позволь и мне идти с ними с тюрьму.

— Нет. Ты пленник, боярин, а не посол. Ступай на своё место, где тебе указано. Ну! Чего стоишь? Хочешь, чтоб палками погнали?

Тяпкин повернулся к Шереметеву.

— И не надо с нами, Василий Борисович. Сослужи нам службу, если сможешь.

— Какую, Василий Михайлович, говори.

— Передай нашим в становище, где мы, и пусть они того пуще стерегутся воров и татей. Мы тут златых гор наобещали, ещё вздумает кто-то, что всё это при нас, могут нагрянуть с разбоем.

— Хорошо, Василий Михайлович, я постараюсь.

— Постарайся, Василий Борисович, а уж за мной отдар не станет, выйду из тюрьмы — вызволю тебя из полона.