Фельдмаршал Репнин

Репнин ответил вполне серьёзно:

–  После Кагула турки всё ещё пребывают в состоянии растерянности. Почему бы нам, пользуясь этим, не попытаться захватить придунайские крепости? Думаю, упускать такую возможность мы попросту не имеем права.

Лицо Румянцева сделалось серьёзным:

–  Какие именно крепости вы имеете в виду?

–  Измаил, Килия, Аккерман. Мне почему-то думается, что их можно теперь взять без большой крови.

Румянцев подумал.

–  Вы считаете, что эти крепости сможете взять силами своего корпуса?

–  За полный успех трудно ручаться. Но, как говорится, попытка не пытка. Мне понадобится только осадная артиллерия.

–  Осадную артиллерию получите. Я дам вам всё, что пожелаете. Можете готовиться в поход...

Свои завоевательные действия Репнин начал в Килии. Расположенная на одном из рукавов Дуная, эта сравнительно небольшая крепость имела важное стратегическое значение, поскольку держала под контролем часть речных путей. Кроме турок и татар, в ней проживали греки, армяне, евреи. У Репнина имелись сведения, что горожане жили впроголодь, страдали от болезней. Подвергать опасности жизнь мирного населения - дело не богоугодное. Но война есть война, и, отбросив всякие сомнения, Репнин приказал своим войскам приступить к осадным работам.

Крепость оборонял гарнизон, насчитывавший в своих рядах более четырёх тысяч человек, имевший 64 орудия и 4 мортиры. Оборонительных возможностей у турок было достаточно, и когда, завершив осадные работы, Репнин потребовал от начальника гарнизона капитуляции, тот ответил решительным отказом.

–  Прикажете открыть огонь?
– обратился к Репнину бригадир Игельстром, со своими батареями занявший позицию против главных крепостных ворот.

–  Не будем спешить. Сделаем вторую попытку наладить переговоры. Для этой цели необходимо найти кого-нибудь из мирных жителей.

–  Нами задержан один дровосек, возвращавшийся домой из леса, - сообщил Игельстром.
– Вон его арба с хворостом, - показал он в сторону дороги.

–  Приведите ко мне этого дровосека, - приказал Репнин.

Вскоре перед ним предстал черноволосый худой человек лет сорока. Как оказалось, это был грек, поселившийся в Килии лет пятнадцать тому назад. Русский язык он знал плохо, но объясниться с ним всё-таки было можно.

–  У тебя в крепости свой дом?
– спросил Репнин.

–  Я жил в предместье, и у меня было всё, - отвечал дровосек.
– Но комендант, когда узнал, что идут русские, приказал сжечь всё предместье, а жителей поселить в городе. Теперь живу без кола и двора. А у меня жена, дочь... Дочь ещё ничего, но жена болеет.

–  А хворост тебе зачем, коль дома нет?

–  Надо же как-то кормиться. За арбу хвороста миску ячменя дают.

–  Так мало?

–  Спасибо и за то. Припасов совсем не стало, всё поели. Солдаты и те голодают, а про нас, простых жителей, и говорить нечего.

–  Мы дадим тебе десять фунтов крупы и разрешим проехать в город с хворостом, но ты должен за это выполнить наше поручение.

–  Ежели смогу, то готов...

–  Ты, наверное, уже сам обратил внимание, как много у нас орудий - и великих, и малых, и нам не составит большого труда сравнять город с землёй. Но я не хочу гибели мирных жителей. Поэтому прошу встретиться с комендантом и передать ему мои слова. Ежели он согласится сложить оружие, я дозволяю ему выйти из крепости со всем гарнизоном и отправиться куда пожелает. Даже сухарей дам на дорогу. Что до мирных жителей, то они в беде не останутся, русская армия им поможет. Можешь передать сие?

–  Могу, конечно, могу, - обрадованно отвечал грек.

–  Когда вернёшься в наш лагерь с ответом коменданта, получишь ещё десять фунтов крупы, - пообещал Репнин.
– Только ответ мы должны иметь сегодня, до завтрашнего дня ждать не будем.

Возвращения грека ждали до самого вечера, но он так и не явился. Скорее всего, ему не позволил выйти за ворота крепости сам комендант, который решил тянуть время в надежде на прибытие помощи с правобережья Дуная, где у турок имелось ещё достаточное количество войск. Складывающаяся обстановка требовала от русской стороны быстрых и решительных действий.

На следующий день Репнин снова обратился к коменданту с воззванием, на этот раз письменным, в котором выставлял те же условия капитуляции, которые уже передал через грека. Доставить воззвание до адресата вызвался один из молодых офицеров барона Игельстрома, немного знавший турецкий язык.

Случилось так, что о посылке в крепость парламентёра узнал весь лагерь. Люди прониклись тревожным ожиданием: что будет дальше, примет ли комендант парламентёра или прикажет повесить его на первой перекладине?.. Заодно вспоминали и вчерашнего грека-дровосека, принявшего десять фунтов крупы за обещание передать туркам условия капитуляции. Недоумевали: как мог генерал довериться замухрышке, которого комендант, надо думать, и на сто шагов к себе не подпустит?..

–  Плохо ещё знаете нашего генерала, - философски говорил сомневавшимся старый солдат, принимавший участие во всех последних баталиях и ещё ни разу не задетый вражеской пулей.
– Наш генерал далеко видит. Тот грек к коменданту может и не пробиться, но от разговора с народом удержать его не смогут. А когда народ узнает, чего требует наш генерал и что будут иметь жители после выполнения его требований, положение может круто измениться в нашу пользу. Народ, хотя и безвластен, но когда дело дойдёт до выбора жить или не жить, перед ним не устоит ни один комендант.

Парламентёр вернулся из крепости раньше, чем ожидал.

–  Ну что говорит Осман-паша?
– встретил его вопросом Репнин.

–  Комендант сказал, что ответит через час, а может, и раньше.

–  А что видел в крепости?

–  Ничего не видел: меня провели к нему и отвели обратно к воротам с завязанными глазами.

Спустя некоторое время после отчёта парламентёра со стен крепости неожиданно прогремели неприятельские орудия. Стреляли ядрами по позициям русских батарей.

–  Осман-паша решил показать свою силу, - сказал Репнин.
– Нам не остаётся другого, как поступить таким же образом.

Он приказал батареям открыть ответный огонь, используя зажигательные снаряды. Залпы русских орудий оказались куда мощнее турецких. Уже после первых выстрелов над крепостными стенами появились густые клубы дыма. Это подействовало на турок, и они прекратили канонаду. Как бы одобряя их решение, русская сторона сделала то же самое. Пушки смолкли, однако полной тишины не наступило. Из крепости доносились душераздирающие вопли и крики. В противоборство враждующих сторон вмешались отчаявшиеся мирные жители: они взывали к милосердию.