Фишка
Шрифт:
Но Борис ничего не заметил. Он спокойно одевался и причесывался перед этим зеркалом, не обращая внимания на пытливые взгляды жены, и она решила ничего ему не говорить. Сама же частенько забавлялась, заглядывая в прошлое.
Летом они жили на даче. Жила, конечно, в основном Вика, так как Борису было бы слишком трудно ежедневно далеко за полночь ехать за город переночевать, а рано утром снова мчаться на работу. Он бывал на даче лишь в выходные. Вика же, взяв на все лето отпуск, только пару раз в месяц ездила в город по сугубо женским делам вроде посещения парикмахерской, салона или покупки
Наступившие внезапно, посреди августовской жары, холодные дни с унылым, почти осенним дождиком вынудили Вику совершить внеплановую поездку - ее любимый теплый свитер и подходящая к погоде обувь оставались в городской квартире.
"Вот Борис обрадуется. Я, пожалуй, останусь с ним на пару дней", - решила Вика, собирая заодно нуждающееся в стирке белье.
Квартира была пуста, значит, Борис сегодня уехал рано. Вика машинально отметила про себя, что все было убрано, посуда на кухне вымыта. Она любила чистоту и порядок, и в этом они с мужем были, к счастью, похожи. Вика выпила горячего кофе, полистала свежий журнал и, вымыв за собой чашку, прошла в спальню.
Постель тоже была аккуратно застелена. В вазе стояли цветы. Вика улыбнулась. "А Борис, наверное, все-таки ждал меня сегодня. Он всегда покупал для меня цветы", - подумала она, доставая из шкафа пушистый свитер.
В это время часы прозвонили свою нехитрую мелодию. Вика оглянулась и посмотрела на бронзовое солнышко. Девять часов утра. По привычке она заглянула в зеркало и остолбенела...
Часы показывали три часа ночи. В спальне горел ночник. На тумбочке в вазе стояли цветы. А на постели под часами из-под обнаженной спины Бориса виднелось смуглое плечо Карины и ее прекрасное лицо с закрытыми глазами и закушенной в страсти нижней губой. Ее пышные темные волосы в беспорядке разметались по подушке.
Вика закрыла лицо руками. Она не помнила, сколько так простояла, стараясь ни о чем не думать и ничего не чувствовать, но в памяти ее все время всплывало прелестное личико девчушки - дочки Карины. Теперь стало понятно, кого напоминали ей эти черты.
Когда часы пробили снова, Вика не смогла удержаться, чтобы не взглянуть в зеркало, в котором на этот раз во весь рост отражалась обнаженная Карина с победной улыбкой на красивых губах, а перед ней на коленях Борис, обхвативший ее ноги руками. Дрожа от ярости, Вика сорвала со стены часы и швырнула их в зеркало. Сотни мелких осколков разлетелись по комнате. Рухнув на подушку, Вика громко, по-бабьи, завыла.
"Нет, - подумал Димка, - по названию трудно угадать, о чем там написано"
Подложив под голову побольше подушек, он прилег на диван и стал читать все рассказы подряд, не выбирая.
"МАТЬ И СЫН"
Он остался один. Жестокий жаркий бой разметал по полю всех его товарищей. Их истерзанные тела обмякшие и безжизненные, пугали своей неподвижностью и уже вечным молчанием. А враг все не унимался.
Молоденький белокурый солдат дрался яростно и неистово. Когда же была брошена последняя граната, и вышел последний патрон, он с быстротой развернувшейся пружины бросился на стрелявшего в него в упор врага. Уже раненый, собрав всю свою волю, стараясь не потерять сознания,
он не разжимал рук, пока последние силы не покинули его.А в далеком сибирском селе, утонувшем в зеленом кедровнике, в старой бревенчатой избе глухой темной ночью на чисто выскобленном полу перед темными ликами святых, едва проглядывавшими под мерцающим светом лампадки, стояла на коленях маленькая седая женщина и усердно била поклоны, творя свою вечернюю молитву. Смиренно шептала она что-то, просяще заглядывая в глубокие мудрые глаза, беспрестанно крестясь и утирая тихие слезы.
Закончив свое действие, она устало поднялась с колен и, кряхтя и охая, стала укладываться, по привычке разговаривая сама с собой.
– Ох, что-то на сердце у меня тяжело сегодня. Видно, чует оно недоброе. Не смогу уснуть, наверное. Ноги-то как ломит, еле хожу. Знать, немного уж осталось. Только бы Алешеньку дождаться, повидать напоследок, а там уж и помереть можно.
Она загасила лампу и, продолжая вздыхать, прилегла на широкую скрипучую кровать. Через несколько минут ее охватил чуткий, беспокойный сон.
И снилась ей ее молодость, красивый и сильный муж, их дети, живые, здоровые и, наконец, младшенький и самый любимый Алешенька. Он бежал босиком по залитому солнцем лугу, приминая сочную изумрудную траву, и протягивал к ней худые загорелые ручонки. А она, тогда еще здоровая и крепкая, легко подхватила сынишку на руки и подбросила его вверх. Его детское тельце поднялось высоко в воздух, закрыв собой ослепительный свет, и вдруг все стало темно. Повеяло холодом и сыростью.
В жутком недоумении оглядывалась она вокруг, пытаясь найти своего сыночка, но вместо цветущего луга увидела искореженную жестокой битвой землю. Тут и там вперемешку с вывернутой пожухлой травой, грязью и обгоревшим металлом лежали неподвижные тела погибших. Ей стало холодно и страшно, но она уверенно пошла к видневшемуся невдалеке пригорку со сломанной березкой, продолжая искать сына. Грязь мерзкой кровавой жижей хлюпала и растекалась под ее босыми ногами.
Пройдя еще несколько шагов, она увидела белокурую голову Алеши и поспешно направилась туда.
Он лежал у ее ног безмолвный и застывший, вцепившись посиневшими пальцами в горло врага. Равнодушный ветер трепал его пшеничные кудри.
– Алешенька, - застонала мать и опустилась возле него. Она осторожно отвела его руки от мертвеца и развернула сына на спину. Бледное лицо его было безжизненным и отрешенным, на груди растеклось огромное бурое пятно.
При виде этого еще совсем недавно горячего молодого живого тела растерзанным и затихшим, у матери невольно вырвался громкий крик боли и отчаянья. Широкой волной пронесся он над этим бранным полем, над стоявшим невдалеке уснувшим лесом, вспугнув спящих птиц, и устремился, затухая, к темному горизонту...
Последнее, что он помнил - это закатившиеся глаза врага и его предсмертный хрип. Затем перед его взором поплыли цветные круги, уплывающие куда-то в черноту.
Очнулся он от страшного крика, пролетевшего над ним. Он медленно поднял будто налитые свинцом тяжелые веки.
– Мама, - прошептал он, с трудом разлепляя спекшиеся губы. Усилием воли пытаясь удержать взгляд на молодом, памятном из далекого детства лице матери, сын слабо улыбнулся. - Ты мне снишься?
– еле слышно спросил он.