Флэшмен
Шрифт:
— Мальчик мой! — произнес он почти что шепотом. — Мой отважный мальчик!
Эге, подумал я, для начала звучит неплохо. Но нужно было удостовериться, и как можно скорее.
— Сэр, — говорю я, и голос мой прозвучал хрипло и натужно, потому, видимо, что я слишком долго им не пользовался. — Сэр, как сержант Хадсон?
Сэйл издал всхлип, будто его пнули в живот, склонил голову, потом посмотрел на доктора и того постного типа, что пришел с ним. Оба приняли чертовски торжественный вид.
— Его первые слова, — пробормотал маленький доктор, вынул носовой платок и высморкался.
Сэйл печально кивнул головой и снова посмотрел на меня.
— Мальчик мой, — начал он, — мне горестно сообщить вам весть, что ваш боевой товарищ, сержант Хадсон, погиб. Он не пережил последнего штурма
— «И Никанор пал в своем всеоружии», [40] — провозгласи постнолицый, вперив глаза в потолок. — Он умер с сознанием выполненного воинского долга. Был взвешен, и не найден легковесным.
40
Библия, 2-я книга Маккавеев, гл. 15.
— Благодарю тебя, боже, — говорю я. — Да поможет ему Господь… Я хотел сказать, да упокоит Господь его душу. — К счастью, голос мой был так слаб, что они услышали просто мычание. Я выглядел опечаленным, и Сэйл сжал мою руку.
— Думаю, я способен понять, что значит для вас военное братство. Мы понимаем, что вы вместе проделали путь от руин армии генерала Эльфинстона, и догадываемся, что вам довелось пережить — о, юноша, эти свидетельства запечатлены на вашем теле — и как вы должны были привязаться друг к другу. Я не хотел сообщать вам эту новость пока вы не окрепли, но… — Он махнул рукой и утер слезу.
— Нет, сэр, — запротестовал я слегка окрепшим голосом. — Я хочу узнать все тотчас же.
— Именно этих слов я от вас и ожидал, — говорит он, сжимая мне руку. — Мальчик мой, что я могу сказать? Такова судьба солдата. Нам остается только утешать себя мыслью, что мы с такой же радостью отдали бы свои жизни ради наших товарищей, как они отдали свои за нас. И мы никогда их не забудем.
— Non omnis moriar, — вмешался постнолицый. — Такие люди не могут совсем умереть.
— Аминь, — произнес, шмыгнув носом, маленький доктор.
Ей-богу, им бы сюда еще орган да церковный хор!
— Но мы не должны так утомлять вас, — говорит Сэйл. — Вам необходим отдых. — Он поднялся. — Вам нужно свыкнуться с мыслью, что все ваши беды кончились, и что вы исполнили свой долг как немногие. Или как могли бы исполнить немногие. Я загляну к вам снова как только смогу, а тем временем хочу сказать следующее: я всем сердцем рад видеть вас оправившимся, поскольку ваше спасение — самое светлое пятно в этом жутком каталоге наших несчастий. Да хранит вас Бог, мой мальчик. Идемте, джентльмены.
Он вышел вон, за ним последовали все прочие. Постнолицый отвесил торжественный поклон, а маленький доктор кивнул головой и зашикал на своих черномазых помощников. И я остался один, не только обрадованный, но и удивленный словами Сэйла. Да, слышать постоянные комплименты от людей типа Эльфи-бея — это одно, и совсем другое услышать их от Сэйла, известного под именем Драчливый Боб, человека, чья отвага вошла в пословицу. И этот человек говорит о моем спасении как о «светлом пятне», и что я исполнил свой долг как немногие. М-да, он говорит обо мне как о герое, пуская в ход те удивительные мурлыкающие интонации, которые свойственны были — в силу каких-то причин, — моему столетию, когда разговор заходил о его кумирах. Они обращались с нами (думаю, я могу сказать «с нами») так, будто мы были слишком хрупкими, чтобы пережить нормальное обращение — навроде тех китайских горшков.
Очнувшись, я понял, что нахожусь в безопасности, но визит Сэйла заставил меня осознать, что отношение ко мне простирается далеко за рамки обычной благожелательности. Но я и представить себе не мог, насколько далеко, пока на следующий день вновь не пожаловал Сэйл вместе с тем постнолицым. Им, кстати, оказался майор Хэйвлок — субъект, совершенной чокнутый на Библии и ставший знаменитостью в наши дни. [41] Старый Боб был в приподнятом настроении, и поделился со мной последними новостями, которые заключались в том, что Джелалабад держится прочно, что деблокирующий
отряд Поллока уже в пути, и что это даже и не важно, поскольку мы изведали силу афганцев, и способны пойти на вылазку и сами снять осаду в любое удобное для нас время. При этих словах Хэйвлок нахмурился: полагаю, он не придерживался высокого мнения о Сэйле — как и прочие, если исключить выдающуюся храбрость генерала — и не верил в его способности с самого начала осады.41
Майор Генри Хэйвлок. Прославился как герой осады Лакноу (1857 г.), «стойкий солдат кромвеллианской эры», один из столпов Индийской Империи Англии.
— И этим, — продолжал Боб, буквально светясь от энтузиазма, — этим мы обязаны вам. И конечно, той горстке храбрецов, что удерживала крохотный форт против целой армии. Скажите, Хэйвлок, не говорил ли я вам, что никогда еще не бывало такого подвига? Ему нет цены, не сомневайтесь: афганская катастрофа вызовет всеобщий ужас в Англии, но нам, наконец, удалось совершить хоть что-то. Мы удерживаем Джелалабад, и отгоним эту орду Акбара прочь от наших ворот. Да, и мы снова будем в Кабуле еще до конца этого года. И случится это, — тут он снова повернулся ко мне, — благодаря кучке сипаев с английским джентльменом во главе, дравшейся один на один с огромной армией до последнего своего вздоха.
Генерала настолько утомил приступ собственного красноречия, что он отошел в угол и стал переводить дух, а Хэйвлок тем временем торжественно кивнул, глядя на меня.
— Да, есть тут дух героизма, — произнес он. — И видят небеса, что это только начало. В свое время он расцветет пышным цветом.
Ну и ну! Меня не просто заставить растеряться (за исключением случаев физической опасности), но сейчас я будто проглотил язык. Героизм? Что ж, если им угодно так думать, то пожалуйста, не стану противоречить. Тут мне пришло в голову, что даже если бы я попытался это сделать, если бы оказался таким идиотом, чтобы рассказать всю правду, так, как я делаю это сейчас, они просто сочли бы меня помешавшимся от ран. Одному Богу известно, какой такой героический поступок они мне приписывали, но об этом я, конечно, узнаю в свое время. Пока же я видел, что обстоятельства складываются в мою пользу — а чего мне еще было желать? Сиди в тенечке — не обгоришь на солнышке — вот принцип, которым я руководствовался всю свою жизнь, и он работает, если знаешь, как его применять. Было очевидно, что никакой силой нельзя было вырвать Сэйла из его сладостной мечты — да жестоко было так поступать со стариной. Так что я тут же подхватил игру:
— Мы выполнили свой долг, сэр, — говорю я, потупя взор. Хэйвлок снова кивнул, а старый Боб снова подошел к кровати.
— А я выполнил свой, — сказал он, роясь в кармане. — И, составляя свой последний рапорт лорду Элленборо, командующему теперь в Дели, я счел бы его не полным без описания ваших действий. Я зачитаю его, — говорит, — поскольку там все выражено точнее, чем я способен сказать сейчас, и так как он может показать, как восприняли ваше поведение другие люди.
Он прочистил горло и начал.
— Хмм, посмотрим… Афганцы силами… Требование сдаться… Так-так… смелые действия Денни… А, вот оно. Я направил сильный гарнизон под началом капитана Литтла в форт Пайпера, занимающий командную высоту на подходе к городу, на которой, по моим опасениям, враг мог расположить орудийный позиции. С началом осады форт Пайпера оказался совершенно отрезан от нас, приняв на себя всю мощь атаки неприятеля. Деталей о ходе сопротивления сообщить не могу, поскольку из всего гарнизона выжили только пять человек, из них четверо сипаи, а пятый — английский офицер, до сих пор не пришедший в сознание из-за ран, но который, надеюсь, скоро оправится. Не могу доложить, каким образом он очутился в форте, поскольку не входил в первоначальный гарнизон, а состоял при штабе генерала Эльфинстона. Его зовут Флэшмен, и возможно, он и доктор Брайдон являются единственными выжившими после ужасных катастроф, перенесенных этой армией при Джагдулуке и Гандамаке. Могу только предположить, что он пережил последнее побоище и добрался до форта Пайпера уже после начала осады.