Фол последней надежды
Шрифт:
— Они тут давно? — тихо уточняет Ваня.
— Года полтора. Отдавать их можно только вместе, сам понимаешь. А никому не нужен огромный косматый пес и трехлапый кот.
Ваня оборачивается, и я наконец вижу его напряженное лицо. Почти начинаю жалеть о том, что привела его сюда.
Он спрашивает:
— У Мару три лапы?
— Пытались спасти четвертую, но была слишком повреждена, не вышло, — Киса пожимает плечами и с какой-то особенной безразличной горечью добавляет, — селяви.
Потом мы принимаемся за работу. Ваня, конечно, занимается котами. Освежает клетки, вычесывает, выпускает
Я же веду собак на прогулку. Идем на большое поле за домом, его когда-то выкупили под большой жилой комплекс, но так и не застроили, что приюту, конечно, только на руку. Беру сначала троих поменьше, потом двоих здоровяков. Я бегаю с псами, кидаю им мячики, хохочу до одури, когда Бублик, большая немецкая овчарка, слюняво вылизывает мне лицо, повалив в высокую траву.
Сначала мы с Бо тоже очень просили кота или собаку. Но папа был уверен, что не справится еще и с третьим «ребенком». А потом Стефаня свела нас со своей соседкой, и мы стали зависать здесь. Просить завести животное домой мы перестали. Поняли, что уже никогда не сможем купить маленького пушистого котенка у заводчика, потому что здесь слишком много неприкаянных душ, которые ищут дом. Их слишком много, кого хочется взять, как же выбрать, кому помочь? Старались дать каждому понемногу своей любви и заботы.
Иногда бываем чаще, иногда пропадаем. Но всегда возвращаемся. Наверное, этот тот максимум, который могут дать два школьника.
Когда заканчиваем, Киса благодарит нас за помощь. Забирает у нас «дежурные» толстовки, которые выдает каждому волонтеру. Обнимает меня, хлопает Ваню по плечу. Говорит:
— Хороший парень, Суббота, приводи еще. Спасибо большое за подарки, нам, честно говоря, это прямо вовремя. Даньке привет.
Я смеюсь:
— Обязательно! Скажу, что ты все еще зовешь его именно так. Мы придем.
— Всегда рады, — говорит она и закрывает за нами дверь.
Снова гремит щеколда, и мы медленно идем к автобусной остановке. Ваня молчит, а я его не трогаю. Сама помню, как меня шокировал первый визит в приют.
В той же тишине едем к стадиону. Я слушаю музыку, Громов пялится в окно.
Он поворачивается ко мне так внезапно, что приходится вытащить наушник и переспросить:
— Прости, не услышала. Что ты говоришь?
— Я как Мару с тремя лапами.
— Ваня, твоя лапа скоро будет в порядке. Она ведь на месте, верно?
— Да. Кажется, от этого еще хуже.
Я улыбаюсь как можно мягче:
— Тогда представь, что я — большой лохматый Бодо, и я всегда рядом.
— Могу спать у тебя на загривке?
— Я не против.
Тогда Ваня наконец расслабляется. Не знаю, почему это сработало, но его черты лица теряют болезненную жесткость, он наклоняется и целует меня в висок. Его губы мягкие, а дыхание очень горячее. Я прикрываю веки, а он опускает голову и говорит мне на ухо:
— Я видел, как ты гуляла с собаками. Я бы не вспомнил потом, во что ты была одета, но точно зафиксировал картинку того, как ты прекрасна в своей искренности.
Он не шепчет, просто тихо и доверительно проговаривает это все, касаясь губами мочки моего
уха. И я пугливо отстраняюсь. Смотрю на него, не веря тому, что Ваня Громов действительно все это сказал. Вслух. Обо мне.Но он продолжает, глядя теперь мне в глаза:
— Так что дело не в леггинсах. Но они тебе идут. Делают ярче чисто визуально. Для всех.
— В смысле? — спрашиваю тихо.
— Так твоя красота становится очевидной для всех.
Его фраза ничего не проясняет, и мне ужасно хочется докопаться до сути, потому что я уверена, что сейчас он может сказать мне больше, чем рассчитывает.
Но кто-то толкает меня, когда идет по проходу, и я смещаю взгляд за окно.
— Ваня, наша остановка! — вскрикиваю и хватаюсь за его куртку.
Глава 29
Ваня
Геля снова останавливает меня, когда время тренировки едва переваливает через полтора часа.
— Все, Громов, на сегодня закончили.
— Ты издеваешься? — спрашиваю, запыхавшись.
— Нет. На сегодня все, — ровно проговаривает она.
Меня и так внутри шатает, а ее спокойный бесстрастный тон почему-то совсем выводит из себя.
Я огрызаюсь:
— Да это не тренировка даже! Фигня какая-то.
— Есть либо такая тренировка, либо вообще никакой!
— Иди домой, я еще поиграю, — отворачиваюсь с намерением пнуть мяч.
Но Геля реагирует быстро и хватает меня своей маленькой ладошкой за плечо, с неожиданной силой оттягивая назад.
Возмущаюсь:
— Что ты делаешь?
— Пытаюсь пробудить в тебе остатки разума, Громов. Тренировка окончена. Иди переодеваться.
Останавливаемся напротив друг друга, она смотрит строго, я и вовсе выгляжу полным психом, но осознаю это очень приглушенно, будто со стороны. Дышу рвано, зубами впиваюсь в нижнюю губу до боли. Поднимаю руку и взъерошиваю мокрые у корней волосы. Стараюсь остыть, но состояние очень взвинченное, и я сам не очень понимаю, почему.
— Я останусь, — говорю упрямо.
— Вань, в тебя черт вселился? Убьешь ногу, вообще бегать не сможешь, тебя даже на поле никто не выпустит.
— Сыграю на обезболе.
— Господи, ну какой идиот! — наконец и Геля злится, от чего мне почему-то становится легче.
Она упирается пальцами правой руки мне в грудь и легко толкает.
Я мотаю головой, которая в этот момент хотя бы немного проясняется. Всю тренировку я думал о том, что сболтнул Геле в автобусе. Тогда казалось, что это правильно. Спустя минуту будто очнулся, понял, что творю. Как будто бы что-то нечестное делаю. То, что очень хочется, но, тем не менее, не совсем правильно.
Зачем говорить ей о том, в чем я сам не разобрался? Нет, я правда считаю, что она была совершенно удивительна, особенно когда позволяла собакам вылизывать лицо, когда целовала их в нос, когда обнимала каждую так искренне, словно в последний раз.
— Иди в раздевалку! — сдвинув брови, говорит Геля.
Я молча разворачиваюсь и ухожу. Не беру с собой ни мяч, ни белые фишки, пусть Ангелина сама собирает, если вздумала всем тут рулить.
На ходу рассерженно пинаю газон, но он искусственный, толку от этого психованного движения ноль. Злит еще сильнее.