Фоллаут: Московский Гамбит
Шрифт:
Наконец, на исходе пятого или шестого дня их скитаний (Седой уже потерял счет времени), он начал узнавать местность. Полуразрушенная водонапорная башня на горизонте, старый, заваленный мусором железнодорожный мост, характерный изгиб высохшего русла какой-то речушки – все это были знакомые ориентиры. Они приближались к району «Маяковской».
«Профессор, слышите? – он потряс Давыдова за плечо. Тот открыл мутные, ничего не выражающие глаза. – Мы почти дома, профессор! Еще немного! Слышите? Почти дома!»
В голосе Седого впервые за долгое время прозвучали нотки надежды.
К вечеру следующего дня они добрались до условленного места –
Он достал свой «Луч-2077». Батарея почти полностью разрядилась, экран едва светился. Но на то, чтобы подать сигнал, заряда должно было хватить. Он направил прибор в сторону, где, по его расчетам, должен был находиться один из наблюдательных постов «Маяковской», и трижды коротко, потом дважды длинно и снова трижды коротко нажал на кнопку фонаря – условный сигнал, означавший «Свои. Возвращаюсь с «грузом». Требуется помощь».
И началось томительное ожидание. Минуты тянулись, как часы. Седой сидел, прижавшись спиной к холодному бетону, и напряженно вглядывался в темноту. А что, если его сигнал не заметили? Что, если на «Маяковской» что-то случилось за время их отсутствия? Ведь генератор был на последнем издыхании еще тогда, когда они уходили. Что, если Анклав как-то прознал про их станцию и нагрянул туда? От этих мыслей у него холодело внутри. Неужели все было зря? Жертва Рыжего, все эти нечеловеческие усилия, весь этот ад, через который они прошли…
Он посмотрел на Давыдова. Тот лежал без движения, его дыхание было слабым и прерывистым. Если помощь не придет в ближайшее время, профессор мог и не дотянуть.
Седой снова и снова вглядывался в темноту, пытаясь различить хоть какой-то ответный сигнал, хоть какое-то движение. Тишина. Только ветер и его собственное учащенное сердцебиение. Отчаяние начало подкрадываться к нему липкими, холодными щупальцами.
И вдруг… он увидел это! Далеко, на холме, там, где по его расчетам должен был находиться замаскированный НП «Маяковской», трижды коротко мигнул огонек! Ответный сигнал! Их заметили! Их ждут!
Седой почувствовал, как к горлу подкатывает тугой комок, а глаза предательски щиплет. Он не плакал уже много лет, с тех самых пор, как… Впрочем, это уже не важно. Сейчас он был просто рад. Безумно, отчаянно рад.
«Профессор! – он потряс Давыдова за плечо. – Нас заметили! Помощь идет!»
Давыдов открыл глаза, и в них на мгновение промелькнула искра сознания. Он попытался улыбнуться, но получилась лишь слабая, жалкая гримаса.
Еще через полчаса ожидания, которые показались Седому вечностью, из темноты показались три фигуры. Они двигались осторожно, но уверенно. Седой узнал их – это были бойцы из его охранного отряда: Митька, Гриша и… Борода. Сам Борода! Это означало, что на станции все в порядке, раз он смог оставить свой пост и пойти им навстречу.
«Седой! Брат! Живой!» – Борода, увидев его, бросился к нему и крепко, по-медвежьи, обнял. От него пахло дымом, махоркой и чем-то еще, таким родным и знакомым – запахом «Маяковской».
«Живой, Степан, живой, – Седой тоже обнял его, чувствуя, как уходит напряжение последних дней. – И не один. Вот, принимайте «груз». Профессор
Давыдов. Еле дотащил.»Борода и ребята с уважением посмотрели на изможденного гуля, которого Седой осторожно поддерживал.
«Так это он и есть… тот самый… – Митька присвистнул. – А мы уж и не надеялись…»
«Ирина Пална места себе не находит, – сказал Борода. – Вся станция на ушах стоит, ждет вас. Особенно после того, как… ну, как вы пропали со связи.» Он осекся, потом посмотрел на Седого и спросил уже тише: «А где… где Рыжий, Седой?»
Седой на мгновение замолчал. Горечь потери снова обожгла его. «Рыжий… он не вернулся, Степан, – глухо ответил он. – Он… он погиб как герой. Спас нас с профессором. Если бы не он… нас бы здесь не было.»
Борода помрачнел. Он хорошо знал Рыжего, любил его, как собственного сына. Митька и Гриша тоже опустили головы.
«Вот оно как… – Борода тяжело вздохнул. – Жаль парня. Хороший был малый. Светлая ему память.»
Он посмотрел на Седого. «Ну что, командир, пошли домой? Тебя там ждут. И профессора тоже.»
Они соорудили из плащ-палатки и двух жердей некое подобие носилок для Давыдова и осторожно двинулись в сторону «Маяковской». Седой шел, опираясь на плечо Бороды, и чувствовал, как силы окончательно покидают его. Но он был почти дома. Он выполнил свою задачу. Он привел профессора. Цена этого была страшной, но он это сделал.
Впереди, в темноте, уже виднелись тусклые, но такие родные огни «Маяковской». Их путь почти закончился. Новая жизнь для станции, купленная кровью и страданиями, вот-вот должна была начаться. Или… или это была всего лишь очередная отсрочка перед неизбежным концом? Седой не знал. Но он сделал все, что мог. И теперь оставалось только ждать. Ждать и надеяться.
Глава 53
Глава 53: Возвращение Блудного Сына
Обратный путь к «Маяковской» в сопровождении Бороды и его ребят показался Седому одновременно и мучительно долгим, и на удивление быстрым. Каждый шаг отдавался болью в раненом плече и гудел в налитой свинцом голове, но мысль о том, что они почти дома, что этот адский марафон вот-вот закончится, подстегивала, гнала вперед. Давыдова, совсем обессилевшего, несли на импровизированных носилках, и он, казалось, большую часть времени находился в забытьи.
Борода старался не лезть с расспросами, видя состояние Седого, но по его редким, скупым замечаниям Седой понял, что на «Маяковской» все это время жили как на пороховой бочке. Генератор почти не работал, света не было по несколько часов в сутки, насосы качали воду с перебоями. Люди были на грани отчаяния, и только железная воля Ирины Петровны удерживала станцию от полного хаоса.
«Она почти не спала все эти дни, Седой, – тихо сказал Борода, когда они уже подходили к внешним блокпостам «Маяковской». – Все ждала твоего сигнала. Каждый шорох в туннеле заставлял ее вздрагивать.»
На первом же посту их встретили как героев. Усталые, небритые охранники, узнав Седого и увидев носилки с Давыдовым, не скрывали своей радости. Кто-то тут же бросился бежать на станцию с вестью об их возвращении. По мере того, как они продвигались по знакомым, полутемным туннелям, их встречало все больше людей. Сначала – настороженные, вопросительные взгляды, потом – узнавание, удивление, и, наконец, – тихий, благоговейный шепот: «Вернулись… Седой вернулся… И профессора привел…»
Эта новость молнией разнеслась по «Маяковской».