Фривольная поэзия

Наездница

Люблю я Матильду, когда амазонкой Она воцарится над дамским седлом, И дергает повод упрямой ручонкой, И действует буйно визгливым хлыстом. Гордяся усестом красивым и плотным, Из резвых очей рассыпая огонь, Она – властелинка над статным животным, И деве покорен неистовый конь, — Скрежещет об сталь сокрушительным зубом, И млечная пена свивается клубом, И шея крутится упорным кольцом. Красавец! – под девой он топчется, пляшет, И мордой мотает, и гривою машет, И ноги, как нехотя, мечет потом, И скупо идет прихотливою рысью, И в резвых подскоках на мягком седле, Сердечно довольная тряскою высью, Наездница в пыльной рисуется мгле: На губках пунцовых улыбка сверкает, А ножка-малютка вся в стремя впилась; Матильда в галоп бегуна подымает И зыблется, хитро на нем избочась, И носится вихрем, пока утомленье На светлые глазки набросит туман… Матильда спрыгнула – и в сладком волненье Кидается бурно на пышный диван.

Алексей Кольцов

«Ночка темная…»

Ночка темная, Время позднее, — Скучно девице Без товарища. Полюби меня, Душа-девица, Меня, молодца Разудалого. Ночка темная Не протянется, — Веселей тебе Будет на сердце. Кровь горячая Разыграется, Обольет огнем Груди белые. Припаду я к ним С негой страстною, С жаждой пылкою Наслаждения. Обовью рукой Шейку стройную, Шейку белую, Лебединую. Я вопьюсь в твои Уста сладкие, Я с любовию Страстной, пламенной. Мы тогда с тобой Весь забудем мир, И наплачемся, И натешимся.

Е. Бернет (Алексей Жуковский)

Невольная измена

Аравийским ароматом Умастя свои власы, Вся блистающая златом, Негой, чарами красы, Мне вечор она предстала! Как лазурный небосвод, Из порфира и опала Одевал нас легкий свод. В сокровенную обитель Проникая в первый раз, Изумленный, робкий зритель, Возвести не смел я глаз. Обожал я, как святыню, Лик волшебницы младой, И не смертную – богиню Думал видеть пред собой. Слов пугаясь святотатства, Перед ней немел язык, Силу прелестей, богатства Я вполне тогда постиг! Благовонием курений И цветов окружена, Упивалась негой лени Величавая жена. Смоляных кудрей потоки, Разбежавшиеся врозь, Трепет, огненные щеки, Взор, пронзающий насквозь; Белые, нагие руки, Жажда страсти на устах, Выраженье сладкой муки В томно-голубых очах; Грудь без дымки, непорядок Соблазнительных одежд — Все рождало чувств припадок И безумие надежд. Если б медлил я предаться Обаянью в те часы, Люди б стали сомневаться В всемогуществе красы; Если б я в мгновенье это, Друг, тебе не изменил, Чем бы перед строгим светом Хлад преступный извинил? Я б из власти женщин вышел, Коих вечно обожал, И прощенье б не услышал, И пощады б не узнал! Разнеслись бы злые речи, Что я камень, что я лед… Дева, при подобной встрече Изменю я и вперед.

Михаил Деларю

Прелестнице

Лобзай меня: твои лобзанья

Живым огнем текут по мне;

Но я сгораю в том огне

Без слез, без муки, без роптанья.

О жрица неги! Счастлив тот,

Кого на одр твой прихотливый

С закатом солнца позовет

Твой взор, то нежный, то стыдливый;

Кто на взволнованных красах

Минутой счастья жизнь обманет

И утром с ложа неги встанет

С приметой томности в очах!

Николай Огарев

Купанье

Чьей легкой ножки при реке Следы остались на песке? Зачем раздвинут куст прибрежный? Чья шаловливая рука Листки цветов его слегка Щипала в резвости мятежной? Чу! Спрячься – брызнула струя — И стой, дыханье притая. Смотри, как, воды рассекая, Встает головка молодая С улыбкой детской на устах И негой южною в очах. А солнце утреннее блещет На черный лоск ее волос; Плечо из вод приподнялось, И грудь роскошная трепещет. Вот косу белою рукой Она сжимает над водой, И влага – медленно стекая — Звенит, по капле упадая. Вот повернулась и плывет, С змеиной ловкостию вьется, То прячется в прохладу вод, То, чуть касаясь их, несется. Остановилась и, шутя, Волною плещет, как дитя. Потом задумалась, и, видно, Пора оставить ей поток; Выходит робко на песок, Как будто ей кого-то стыдно. Уже одну из резвых ног Сжимает узкий башмачок, Уже и ткань рубашки белой Легла на трепетное тело… Не подходи теперь ты к ней — Она дика и боязлива И, серны ветреной быстрей, От нас умчится торопливо. Но знаю я, пред кем она Всегда покорна и смирна; Я знаю, кто рукой небрежной Ласкает стан красотки нежной, Кому на грудь во тьме ночей Рассыпан шелк ее кудрей.

Развратные мысли

Когда идет по стогнам града, Полустыдясь, полушутя, Красавица – почти дитя — С святой безоблачностью взгляда, — На свежесть уст, на блеск лица, На образ девственный и стройный Гляжу с любовию отца, Благоговейно и спокойно. Когда ж случится увидать Черты поблеклые вдовицы, Полупониклые ресницы И взор, где крадется, как тать, Сквозь усталь жизни, жар томлений, Неутомимых вожделений, — Мутятся помыслы мои, Глава горит, и сердце бьется, И страсть несытая в крови Огнем и холодом мятется.

Михаил Лермонтов

Счастливый миг

Не робей, краса младая, Хоть со мной наедине; Стыд ненужный отгоняя, Подойди – дай руку мне. Не тепла твоя светлица, Не мягка постель твоя, Но к устам твоим, девица, Я прильну – согреюсь я. От нескромного невежды Занавесь окно платком; Ну – скидай свои одежды, Не упрямься, мы вдвоем; На пирах за полной чашей, Я клянусь, не расскажу О взаимной страсти нашей; Так скорее ж… я дрожу. О! Как полны, как прекрасны Груди жаркие твои, Как румяны, сладострастны Пред мгновением любви; Вот и маленькая ножка, Вот и круглый гибкий стан, Под сорочкой лишь немножко Прячешь ты свой талисман; Перед тем, чтобы лишиться Непорочности своей, Так невинна ты, что мнится, Я, любя тебя, – злодей. Взор, склоненный на колена, Будто молит пощадить; Но ужасным, друг мой Лена, Миг один не может быть. Полон сладким ожиданьем, Я лишь взор питаю свой; Ты сама, горя желаньем, Призовешь меня рукой; И тогда душа забудет Все, что в муку ей дано, И от счастья нас разбудит Истощение одно.

«Девятый час; уж тёмно…»

Девятый час; уж тёмно; близ заставы Чернеют рядом старых пять домов, Забор кругом. Высокий, худощавый Привратник на завалине готов Уснуть; дождя не будет, небо ясно, — Весь город спит. Он долго ждал напрасно; Темны все окна – блещут только два — И там – чем не богата ты, Москва! Но, чу! – к воротам кто-то подъезжает. Лихие дрожки, кучер с бородой Широкой, кони черные. Слезает, Одет плащом, проказник молодой; Скрыпит за ним калитка; под ногами Стучат, колеблясь, доски. (Между нами Скажу я, он ничей не прервал сон.) Дверь отворилась, – свечка. Кто тут? – Он. Его узнала дева молодая, Снимает плащ и в комнату ведет; В шандале медном тускло догорая, Свеча на них свой луч последний льет, И на кровать с высокою периной, И на стену с лубошною картиной; А в зеркале с противной стороны Два юные лица отражены. Она была прекрасна, как мечтанье Ребенка под светилом южных стран. Что красота – ужель одно названье? Иль грудь высокая и гибкий стан, Или большие очи? – но порою Все это не зовем мы красотою: Уста без слов – любить никто не мог, Взор без огня – без запаха цветок! Она была свежа, как розы Леля, Она была похожа на портрет Мадонны – и мадонны Рафаэля; И вряд ли было ей осьмнадцать лет: Лишь святости черты не выражали. Глаза огнем неистовым пылали, И грудь, волнуясь, поцелуй звала — Он был не папа – а она была… Ну что же? – просто дева молодая — Которой все богатство – красота!.. И впрочем, замуж выйти не желая, Что было ей таить свои лета? — Она притворства хитрости не знала И в этом лишь другим не подражала!.. Не все ль равно? – любить не ставит в грех Та одного, та многих – эта всех! Я с женщиною делаю условье Пред тем, чтобы насытить страсть мою: Всего нужней, во-первых, мне здоровье, А во-вторых, я мешкать не люблю; Так поступил Парни питомец нежный: Он снял сюртук, сел на постель небрежно, Поцеловал, лукаво посмотрел — И тотчас раздеваться ей велел!

Отрывки из поэмы «Сашка»

………………………………… 23 Она была свежа, бела, кругла, Как снежный шарик: щеки, грудь и шея, Когда она смеялась или шла, Дрожали сладострастно; не краснея, Она на жертву прихоти несла Свои красы. Широко и неловко На ней сидела юбка: но плутовка Поднять умела грудь, открыть плечо, Ласкать умела буйно, горячо И, хитро передразнивая чувства, Слыла царицей своего искусства… 35 …Блаженная минута! Он руку протянул – его рука Попала в стену, протянул другую — Ощупал тихо кончик башмачка, Схватил потом и ножку, но какую! Так миньятюрна, так нежна, мягка Казалась эта ножка, что невольно Подумал он, не сделал ли ей больно. Меж тем рука все далее ползет, Вот круглая коленочка… и вот, Вот – для чего смеетесь вы заране? — Вот очутилась на двойном кургане… 42 Она прижалась к юноше. Листок Так жмется к ветке, бурю ожидая. Стучало сердце в ней, как молоток, Уста полураскрытые, пылая, Шептали что-то. С головы до ног Она горела. Груди молодые Как персики являлись наливные Из-под сорочки… Сашкина рука По ним бродила медленно, слегка… Но… есть во мне к стыдливости вниманье — И целый час я пропущу в молчанье… 98 Два месяца прошло. Во тьме ночной, На цыпочках, по лестнице ступая, В чепце, платок накинув шерстяной, Являлась к Саше дева молодая: Задув лампаду, трепетной рукой Держась за спинку шаткую кровати, Она искала жарких там объятий. Потом, на мягкий пух привлечена, Под одеялом пряталась она. Тяжелый вздох из груди вырывался, И в жарких поцелуях он сливался… ………………………………..

Николай Щербина

Вакханка

Ты жаркие страсти скрываешь Под гордо-холодной осанкой; Казаться Дианой желаешь, Когда рождена ты вакханкой… Не верю, что бурей желаний В груди твоей сердце не бьется: Я вижу, как жажда лобзаний На губках зовет и смеется. Восторги болезненно пышут На этом румянце широком, Из глаз они льются и дышат Горячим дыханья потоком, Трепещут в прерывистой речи, В движеньи, руках и осанке, И полные смуглые плечи Тебе изменяют, вакханке… Весеннею негою ночи Притворству расставлены сети… Давно говорят наши очи: С тобой мы далеко не дети!.. Я смело раскрою объятья, И знаю – ты примешь их жадно… Как стану тебя целовать я, Глядеть на тебя ненаглядно!.. …………………………. ………………………….

Стыдливость

Я лукаво смотрел на нее, Говорил ей лукавые речи, Пожирая глазами ее Неприкрытые белые плечи. Я ее не любил; но порой, Когда, взор свой склоняя стыдливо, Грудь и плечи дрожащей рукой Одевала она торопливо И краснела, и складки одежд Так неловко она разбирала, И, готовая пасть из-под вежд На ресницу, слезинка дрожала, И аттический звук ее слов, Как на лире струна, прерывался, Развязаться был пояс готов, И не скоро камей замыкался, — В этот миг все движенья ее Как невольник безмолвно следил я, И полно было сердце мое… В этот миг беспредельно любил я!