Фрося

А Фрося продолжала:

– Уходи Степан, ты мне ничего плохого в жизни не сделал. я на тебя никакой злости не

таю, у меня есть от тебя ребёнок, и этого факта не скроешь, хотя я бы очень хотела, уехать

на край земли от тебя, этой проклятой войны и от терзаний в душе. Сейчас ты узнаешь

кое-какие вещи, которые обязан просто похоронить на дне своей памяти, иначе я тебя и в

гробу достану.

Начнём с того, что Алесь является подпольщиком и уже давно, сначала войны помогает

партизанам ценными сведениями, но с кем он связан, и как доставляет сведения, я не

знаю, и тебе знать не положено.

А теперь пойдём, посмотри на своего сына, я тебе запретить этого не могу, хотя Алесь его

любит, и воспитывает, как своего...
–

С этими словами Фрося подошла к Степану. взяла его за огромную руку и повела в

спаленку, где сопели носиками спящие дети.

Степан посмотрел на широкую кровать, попеременно переводя взгляд с одного ребёнка на

другого.

Вначале он долго разглядывал в тусклом свете керосинки лицо своего сына и тепло

разливалось по его сердцу, затем взгляд только скользнул по личику самого маленького и

он сразу отвернулся от него, потому что опять в душе закипела злость, но тут его взгляд

упёрся в миловидное личико девочки, смугленькой с чёрными кучерявыми волосиками и с

характерным носиком...
– он перевёл взгляд на Фросю, в котором застыл вопрос.

Фрося, всё также держа его за руку, вывела из спальни. усадила на лавку, где он сидел

раньше и заговорила:

– Это девочка Меира и Ривы, врачей, которые мне спасли жизнь, и которым я поклялась

сберечь ребёнка, и только моя смерть может этому помешать, и если случится так, что они

не вернутся с этой проклятой войны, я воспитаю её, как свою дочь.

И, последнее, что я хочу тебе сказать, уходи и дай судьбе распорядиться, идёт война, и

никто не знает, как мы из неё выйдем, но не вмешивайся в ход судьбы, поднимешь на

Алеся руку, я тебя собственными руками порешу...
–

И она указала взглядом на топор, стоящий у входных дверей.

Степан опустил голову и пошёл к выходной двери, на пороге остановился, поднял голову,

вгляделся в лицо Фроси и медленно заговорил:

– Зря ты так Фросенька, я может не умею так красиво говорить и ухаживать, как твой

полюбовник, но я тебя люблю, ты красивая, работящая и умеешь за себя постоять, может

я где-то и виноват перед тобой, но никогда не желал тебе плохого, живи, как хочешь, я

уйду с вашей дороги, и буду обходить стороной твоего, хм, муженька, а про маленькую

жидовочку можешь, не волноваться, никому до этого нет дела, это твоя воля и твой удел.

– Уцелею, надеюсь, позволишь узнать сыну, кто его отец?

Фрося, глядя прямо в лицо Степану, молча кивнула, слова застряли в её горле, и на глаза

набежали слёзы...

глава 20

За Степаном давно уже закрылась дверь, а Фрося стояла посреди горницы, по щекам

текли слёзы, сколько же бабе надо выплакать слёз за её жизнь.

Алесь появился в деревне как-то утром уже только в начале марта, когда просели сугробы

и просёлочная дорога к полудню превращалась в кашу.

Было видно невооружённым глазом, как он осунулся, во взгляде появилась, какая-то

отрешённость и только помывшись в баньке и обласканный, изнеженный Фросей,

расслабился, и поведал о последних событиях происходящих вокруг него:

– Фросенька, душа моя изболелась, мне так трудно стало вырываться к вам.

Ведь истинной причины коменданту я назвать не могу, пешком сейчас не добраться, а

подводы стали на перечёт.

Здесь у вас относительно тихо, а в Поставах приближение фронта стало ощущаться всё

больше и больше - это и переполненные вагоны с раненными и усиленное движение

техники по железной дороге, и по шоссе, и частые воздушные бои, и гром канонады

слышимой по ночам, и главное, это появившаяся дикая ярость в действиях

распоясавшихся оккупантов...

Отношение коменданта ко мне резко изменилось, он стал подозрительным и грубым, сам

часто присутствует на допросах пойманных партизан, и подпольщиков, и поэтому мне

приходится быть переводчиком при нём, а это невыносимо.

Людей пытают всякими изощрёнными методами, а иногда просто избивают до смерти и в

мою сторону уже не раз из уст пытаемых, я слышал оскорбления. и угрозы - нет, этого я

уже выдержать больше не могу.

Если меня не перебросят в партизанский отряд, то могу проколоться.

Господи, когда это всё закончится, когда мы с тобой сможем зажить спокойно, отдавая

свою любовь друг другу и детям!...

Фрося, в свою очередь, поведала ему о неожиданном приходе в их дом Степана, и об их

тяжёлом разговоре, и это тоже настроения не добавило.

– Фросенька, боже мой, этого только нам не хватало, вдруг он опьянённый своей

ненавистью устроит нам какую-нибудь пакость.

Ведь с моим провалом и вам не сдобровать, а если ещё станет известно про Анечку, то

гибель нам всем обеспечена...

– Алесичек, я почти уверена в том, что он не причинит нам вреда, он хоть и груб, но не

подлец, я почему-то доверяю ему...

А вот, что он не будет преследовать тебя, особой надежды у меня нет.

Я умоляю, тебя любимый, будь осторожным, и как можно быстрей уйти из города в

партизаны, а иначе тебе грозит опасность с двух сторон...

– Ах, Фросенька, если бы всё зависело от меня, и если бы я мог, то взял бы тебя с детьми

и увёз бы куда подальше от этой проклятой войны, от этих досужих глаз и от этого

Степана...

Фрося понимала, что этот разговор причиняет её любимому страдания, и она резко

сменила тему:

– Алесик, пойдём к деткам, Андрейка так потешно ходит, и уже лепечет вовсю.