Фрося

А Анечка не даёт спуску ни в чём Стасику, тот вроде физически намного её крепче, но во

всём уступает, а как смешно они разговаривают между собой, что я слушаю, и не могу

сдержать смеха...

Алесь забавлялся с детьми, и постепенно оттаивал душой.

А после того, как вкусно пообедали, уложили детей спать, ласки жены заставили забыть

обо всём на свете и их любовные утехи

вновь вознесли любящих друг друга людей на небеса блаженства, вернулся покой, и

реальность происходящих событий отодвинулась куда-то за край сознания.

После обеда и ласк жены, Алесь покинул деревню, тепло распрощавшись с Фросей и

детьми, ему надо было засветло попасть в город, и дороги неспокойные и ночью его

ожидала встреча со связным из партизанского отряда.

Фрося стояла у ворот дома, и смотрела вслед удаляющейся подводе, которая с трудом

продвигалась по разбитой просёлочной дороге.

И, пока подвода не скрылась в лесу, Алесь всё оглядывался, и махал Фросе рукой...

Далеко не первый раз Фрося так провожала любимого, но на этот раз сердце сдавила такая

тоска, что невольные слёзы брызнули из глаз: что это такое, неужто предчувствие

беды?!...

глава 21

Наступила весенняя распутица... И до середины апреля, до самой пасхи не было никаких

слухов не из города, не из партизанского отряда.

А потом как-то ночью раздался условный стук в дверь и на пороге появились партизаны,

которые чаще других приходили к Фросе за продуктами.

Они поведали, что вынуждены, уходить подальше в леса, потому что карательные отряды

эсэсовцев стали устраивать рейды против партизан.

Сопровождаемые местными полицаями.

Немцы обложили так, что невозможно пройти на восток на соединение с наступающей

нашей армией. Взяв, как обычно, приготовленный мех с продуктами, партизаны, тепло

распрощавшись, удалились.

Наступила долгая, тревожная тишина.

Деревня жила своей жизнью и только иногда сюда доходили слухи о происходящем в

мире, и в непосредственной близости от них.

После мартовского приезда Алесь больше в деревне не показывался и посадка картофеля,

и других овощей на Фросю легла тяжёлым бременем, ведь на её руках было трое

малолетних ребят.

С трёхлетними Стасиком и Аней было проблем больше, чем с полуторагодовалым

Андрейкой, они предводимые шустрой девочкой залазили во все дыры, куда кажется и

залезть нельзя, вечно перемазывались, царапались и бились, и поэтому Фросе скучать

было вроде и некогда.

Но тревога за Алеся росла с каждым днём и после тяжёлого дня в хлопотах по хозяйству,

и возни с детьми, приходили порой бессонные ночи, и на утро подушка была мокрой от

слёз.

Вскоре, с наступлением погожих июньских дней, канонада стала слышна не только

ночью, но и днём.

Всё чаще над деревни, пролетали на запад эскадрильи самолётов со звёздочками на

крыльях.

Неожиданно наступила тишина.

Кто-то из сельчан побывал в городе и сообщил, что Поставы уже освобождены красной

армией, и там налаживается мирная жизнь.

Фрося упросила тётку Маню присмотреть за хозяйством и детьми до вечера, а сама с

самого утра отправилась пешком в Поставы. Менее чем через два часа она уже вошла на

окраину города.

Прошла мимо своей, а точней, Степановой избы, но в груди ничего не ёкнуло и быстро

зашагала в сторону костёла, больше ей идти было некуда.

Вдалеке громыхали поезда, мимо проносились машины с солдатами, которые лихо

свистели вслед молодой и красивой женщине, но та не обращая внимания на всё

происходящее вокруг неё, целеустремлённо приближалась к костёлу.

Фрося открыла тяжёлую дубовую дверь католического храма и с солнечного света вошла

в тишину, и полумрак под сводами костёла.

Внутри никого не было, она подошла к боковому портику, встала на колени, и начала

неистово молиться.

Губы шептали давно непроизносимые слова молитвы, она осеняла себя крестами и слёзы

беспрестанно лились, и лились из её печальных глаз.

И понятно было за что, и за кого она молилась, чьё имя шептали промокшие, и

просоленные от слёз губы...

Она молила святую деву Марию и господа, сохранить жизнь её любимому, и умоляла

простить и отпустить им грехи во имя их с Алесем большой любви...

Вдруг она почувствовала руку на своей голове, подняла глаза и увидела, стоящего над ней

старого ксёндза Вальдемара, дядю Алеся...

глава 22

Фрося с затаённым страхом поцеловала руку святому отцу, и попросила исповедать её, а

потом сообщить о том, что ему известно о его племяннике...

Хотя было видно по ней, что второе волновало её гораздо больше.

Дядя Алеся посмотрел в упор на молодую женщину и позвал кивком следовать за ним.

Фрося зашла вслед за ксёндзом в ризницу и там стоя на коленях, поведала о своей

недолгой и такой запутанной жизни. О своём грехе - о своей безумной любви к Алесю,

что она состояла при этом в не расторгнутом браке с мужем. И, о том, что от этой

греховной связи у них есть ребёнок, которого они не законно крестили. О том, что она

спасла жизнь еврейской девочке, выдавая за свою дочь, и о том, что, каясь в грехах, она не

может отказаться от своей любви к Алесю...

Ксёндз слушал исповедь Фроси с напряжённым вниманием.

В его глазах можно было прочитать, не столько осуждение, сколько сочувствие,

понимание и удивление.

Дослушав до конца не то исповедь, не то рассказ Фроси, он поднял её с колен, усадил

напротив себя на стул, и начал говорить:

– Дочь моя, ты нарушила святые каноны католической веры и отступиться от своего греха

не можешь, и не хочешь.

Я по человечески тебя понимаю и готов смириться с твоей волей, и волей моего