G.O.G.R.

Генрих Артерран не мог предсказать дальнейшего хода этих перемен в собственном организме, не мог их ни остановить, ни повернуть вспять. Он понял, что единственный выход для него – полностью разрушить ДНК прототипа и вывести её из своего организма, однако исходом для него при этом будет смерть. Генрих Артерран не боялся смерти, смерть лучше, чем жизнь чудовища, потому что чудовищам в конце концов грозит безумие. Он уже изготовил и испытал несколько препаратов, которые разрушают образцы. Зайцеву помогло, Гопникову помогло, Филлипсу тому несчастному – тоже. А вот самому Генриху Артеррану – не помог ни один антидот – сколько бы он их не принял – результат оставался тем же, нулевым. Последней надеждой оставался препарат, который он испытал на милиционере Сидорове. Сидоров обладал теми же параметрами крови, что и Генрих Артерран, и поэтому служил для него лучшим подопытным кроликом.

Генрих Артерран ждал. Он медленно покуривал гаванскую сигару, глядя на то, как фонтан в центре зала подбрасывает к потолку искристые струи, а у его ног в ленивой сытой позе расположился светло-коричневый пятнистый гепард. Пространство зала было наполнено почти что мистическим и ярким светом, но светила лишь одна лампочка. Небольшая, энергосберегающая матовая лампочка, вознесенная под самый потолок. Но мощная система зеркал – копия системы из монастыря Туерин – усиливала её слабый свет в миллионы раз, чтобы осветить все уголки и закуточки.

И тут открылась раздвижная прозрачная дверь в глубине зала. Человек явился откуда-то из широкого коридора и пошёл вперёд по красной ковровой дорожке, приближаясь к Генриху Артеррану. Гепард рывком поднял голову, оскалил длинные и острые хищные клыки, издал короткий агрессивный рык. Генрих Артерран бросил на хищного зверя лишь один короткий взгляд, и этого хватило, чтобы тот затих и опять улёгся у ног повелителя.

– Ты приехал, – сказал Генрих Артерран гостю, не оборачиваясь и не глядя на него. – У меня есть то, что тебе нужно.

Гость подошёл ближе и предстал перед Генрихом Артерраном. Это был Никанор Семёнов. Он старался держаться уверенно и спокойно, однако золотая, гранитная и шёлковая роскошь вокруг довлела на него, лишая уверенности.

– Садись, – предложил Генрих Артерран и свободной от сигары рукой указал на соседнее кресло, точно такое же, как его собственное.

– Спасибо, я постою, – выдавил Никанор Семёнов, дёргая воротник своей рубашки, пытаясь ослабить галстук.

– Садись, – повторил Генрих Артерран, но уже не предлагал, а приказывал.

Никанор Семёнов повиновался. Он нерешительно, опасливо опустился в предложенное кресло, чувствуя его необычную мягкость.

Генрих Артерран глянул куда-то в сторону и тот час же африканец с отсутствующим взглядом притащил откуда-то резной низенький столик, сделанный из слоновой кости. Поставив столик перед Генрихом Артерраном, африканец неслышно удалился и исчез из виду.

– Ты порабощаешь их! – испугался Никанор Семёнов, заметив, насколько безжизненными были глаза африканца и поняв, что тот находится под жестоким гипнозом. – Зачем??

Тот же африканец явился вновь – с подносом. На подносе высилась керамическая антикварная бутылка, наполненная дорогим редким вином и два бокала из венецианского стекла. Африканец бережно поставил всё это на столик и снова «испарился», унеся поднос.

«Я это пить не буду!» – решил про себя Никанор Семёнов, помня, как в сорок первом Генрих Артерран пичкал его фашистской дрянною отравой из пробирки.

Генрих Артерран не ответил на эмоциональный вопрос Никанора Семёнова про порабощение. Он перевёл разговор на другое.

– Из-за твоего «тактического нападения» я не смог заставить донецкую милицию забыть про нас, – с укоризной произнёс он, сверля Никанора Семёнова своими нечеловеческими чёрными глазами. – Ты не позволил мне нейтрализовать их память, и они продолжают разыскивать и тебя и меня.

Никанор Семёнов ёрзал под этим взглядом, и мягкое королевское кресло впивалось в тело воображаемыми зубьями, стальными раскалёнными.

– Понимаешь, Гейнц, я гуманист и не мог позволить тебе применить тотальный гипноз, – сказал он, взяв себя в руки. – Они – люди и имеют право на неприкосновенность интеллекта. Да и твой чернокожий слуга – тоже, между прочим, имеет такое право.

– Браво. Гуманизм восторжествовал! – саркастически выплюнул Генрих Артерран, затянувшись сигарой, словно папиросой. – Они знают про меня, знают про тебя и знают про проект «Густые облака». Никанор, тебе нравится, когда все про тебя знают?

Генрих Артерран встал с кресла и принялся ходить туда-сюда по сверкающему чистотой и гранитными узорами полу. Как же необычно он теперь выглядит: непомерно длинные руки и ноги, талия, непропорционально узкая в сравнении с плечами – это заметно даже под дорогим костюмом, который сидит странно на такой противоестественной фигуре.

Никанор Семёнов снова поёрзал в кресле, бросил взгляд на дремлющего гепарда, который в любой момент мог вскочить и загрызть, и спокойно произнёс:

– Ты напичкал меня своей гадостью, и я хочу от неё избавиться. Доступа к прототипу у меня нет, поэтому я решил для себя, что сделаю тебя своим прототипом! Я хотел изучить твоё тело и выделить образец, чтобы сделать себе антидот и забыть про твои образцы! – Никанор Семёнов закончил речь на враждебной ноте и стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

Генрих Артерран прекратил ходить, остановившись напротив Никанора Семёнова, сложив свои странные руки на груди.

– Я понял, – процедил он, брезгливо сморщившись. – Ты гонялся за антидотом. Но ты хоть знаешь, что приняв его, ты умрёшь, потому что твоё собственное тело слишком старо, чтобы продолжать жизнь? Я же это прекрасно знаю и готов к уходу. Признаю, я переборщил с исследованиями и превратил себя в чудовище. Для меня теперь антидот – единственный выход, потому что чем дольше я живу – тем более чудовищным становлюсь. Всех своих рабов я отпустил, и поэтому могу себе позволить исчезнуть с чистой совестью. Но ты-то не меняешься дальше! – Генрих Артерран снова занял своё место в кресле, а гепард – сладко сонно потянулся, расправив когтистые лапы. – Зачем тебе антидот?? – Артерран подпёр аккуратно причёсанную голову рукой и вопросительно воззрился на собеседника.

– Я хочу умереть человеком и быть похороненным рядом со своими родными, – тихо сказал Никанор Семёнов. – Тебе, Гейнц, этого не понять, потому что ты превратил себя в чудовище. Хотя мог бы вместо этого найти лекарство от рака, например – ты же такой умный!

Генрих Артерран растянул кривую невесёлую усмешку и откинулся на спинку своего кресла.

– Лекарство от рака… Ха! – бросил он, не глядя на Никанора Семёнова. – Можно сказать, что я нашёл и такое лекарство. Образец триста семь убивает раковые опухоли, восстанавливает умершие и повреждённые клетки, поглощает вирусы… Он мог бы стать панацеей, если бы не отнимал человеческую сущность. Да, он делает всесильным, я сам в этом убедился. Но… всесильным чудовищем.