G.O.G.R.

Над ядовитой водой, каркая, носились вороны – «донецкие чайки» – а под неказистой ивой расположился неказистый человечек с неказистой самодельной удочкой в правой руке.

– Вот он, – Мирный показал рукой на рыбака. – Ловит.

Когда к нему подошли целых три «гражданина начальника», Вася стушевался и выронил удочку. Она упала в водоёмчик, а в это время клюнул «мутант» и утащил Васину удочку под мутную воду.

– Ээээ!! – заревел Вася, не успев схватить руками украденную удочку, и плюхнувшись животом и носом на раскисший грязный берег.

– Уууу!! – разочарованно протянул Вася, поднявшись, глядя вниз, на свои древние рваные кеды.

– Послушай, Вася, – обратился к бомжу Мирный, не дав ему сбежать и усадив железной рукой на торчавший неподалёку пень.

– Аааа? – откликнулся пойманный Вася, глазея на собравшихся вокруг себя детскими голубенькими глазками.

«Интересно, он согласные буквы знает?!» – подумал про себя Сидоров, услышав, каким образом общается с окружающими бомж Вася. А Мирный подошёл к «ловцу мутантов» вплотную и вопрошал:

– Ты знаешь такого Алексея Алексеевича Кубарева? – так звали мужа надоевшей Петру Ивановичу Сабины Леопольдовны.

– Это вам Грибок выбазарил, шо я мутантов подсекаю?! – пьяно изрёк Вася, показав, сколько букв он знает кроме «Э», «У», и «А». – Ну, я ему, кажись, развалю лобешник… Репу расшибу, тыкву разнесу, мухомору! – заревел он, стиснув испачканные кулаки, поднявшись с пня, чтобы идти колотить Грибка.

– Ты мне тут не реви, а то упрячу за ограбление пятого дома по улице Радужной! – свирепо пригрозил Васе участковый, и снова усадил агрессора на пень. – Знаешь Алексея Алексеевича Кубарева, или нет?

Похоже, что Вася испугался. Он сразу же утопил свою наглость в мутной водичке безымянного водоёмчика, умыв ею небритое лицо, и признался:

– Знаю, в собутыльниках.

– А где он сейчас, знаешь? – осведомился Мирный, нависая над съёжившимся под угрозой срока за чужой «глухарь» Васей.

– Я его с Шубиным познакомил, – пробухтел Вася. – Он его и свистнул.

«Похитили! – догадался про себя Сидоров. – Этот «мутант» Вася связан со Светленко и его бандой похитителей! Уж не Светленко ли этот «Шубин»?!».

– Имя, адрес Шубина давай! – требовал в это время Мирный, тряся Васю за плечо.

– Нет у него имени, – нехотя буркнул Вася. – А живёт он в штольне. По крайней мере, жил, пока её не засыпало!

Сидоров подбежал к Васе бегом, едва не поскользнувшись на грязюке и не рухнув в воду. Пётр Иванович тоже подбежал и сразу же обратился к Васе:

– А ну-ка, поподробнее, кто это у тебя в штольне проживает?

Вася поведал некий фантастический рассказ, что в штольне, якобы, жил «один чувак», у которого имени нет, но ему дали кличку Шубин – окрестили, как шахтного призрака. Иногда Шубин приходил из штольни и «давил бутылку» вместе с бомжами. Бутылку Шубин приносил сам, за что и прослыл у бомжей благодетелем. Однажды он подошёл к Васе, притащив с собой целую тысячу гривен, и потребовал отдать ему жену Кубарева Сабину Леопольдовну. Половину суммы Вася отстегнул Кубареву, а Кубарев за пятьсот гривен продал свою жену Шубину. Но потом Шубин принёс две тысячи гривен и потребовал самого Кубарева. И Вася заманил собутыльника на территорию шахты под предлогом «задавим на троих с одним корешем?». «Корешем» оказался Шубин. У Шубина было с собой целых три квадратных бутылки «Старки Патриаршей» и одна – овальная, с белым червячком на синей этикетке – «Мягкова». После первой бутылки – «Мягкова» – Вася незаметно удалился, оставив Кубарева наедине с Шубиным глушить «Старку». И всё, больше он ничего не знает.

Васю под конвоем сопроводили к штольне, чтобы он показал, где именно они тогда пили с таинственным «Шубиным». Вася показал – это было около входа в заваленную пещеру, и сейчас там лежала солидная масса земли.

– Да уж, негусто, – пробурчал Пётр Иванович, глядя на наваленный перед ним «террикон». – Эксперты тут уже ничего не установят. Придётся, наверное, и этого голубца на базу, к Карандашу тащить – пускай фоторобот составляют «Шубина» этого.

====== Глава 96. Движение назад. ======

Вернувшись в райотдел, Пётр Иванович и Сидоров привезли с собою бомжа Васю и Мирного. Участковый был нужен для того, чтобы опознал по фотороботу таинственного Шубина и сказал, появлялся ли он у него на участке. А Карандаш в своей «изостудии» уже вовсю пыхтел над портретом «милиционера Геннадия». Около его стола сидела на стуле Валерия Ершова и… не могла вспомнить, какое у её «Геннадия» было лицо. Она держалась двумя руками за голову и пыжилась, пыжилась… Но образ загадочного «Геннадия» из её памяти полностью улетучился, не оставив ни единого шанса на фоторобот. Карандаш пускал в ход и компьютер, и бумагу с ручкой, делал наброски, показывал их Валерии. Но она никак не могла разобраться, похоже ли нарисованное лицо на лицо её недавнего знакомца, или нет. Карандаш изменял компьютерный портрет и так, и эдак: то пристраивал к нему лупатые «анимешные» глазищи, то свинячьи глазки, двигал носы и уши, то надстраивал шевелюру, то оставлял лысым. Однако Ершова так и не сообразила, получился её «Геннадий», или нет. Даже когда Карандаш надвинул на предполагаемого «Геннадия» шнобель, такой, как был у Гарика, и подрисовал дурацкие «гитлеровские» усики, Ершова сказала:

– Может быть и так…

На столе Карандаша уже прудился пруд замаранных листов, а сам он был достаточно взъерошен. Увидав такое положение вещей, Пётр Иванович предложил Ершовой пока вспомнить получше лицо Геннадия, а на её место посадил бомжа Васю – описывать Шубина. Вася достаточно быстро пояснил Карандашу портретные особенности Шубина, а Карандаш сотворил фоторобот.

– Он! – радостно прогудел Вася. – Вылитый!

Шубин оказался неказист и неопрятен – обычный бомж, как все другие бомжи. Глазки пропитые, щёки небритые, нос немного подвёрнут на сторону – ломали, наверное. Такой может жить хоть в штольне, хоть на свалке, хоть в жерле вулкана – и ничего ему не будет.

– Он вам встречался? – осведомился Серёгин у Мирного.

А Мирный лишь плечами пожал.

– Наших бомжей я практически всех знаю… Но этого, «Шубина», впервые вижу…

Выходит, что Шубин скрывался от милиции. Жил в штольне, к другим бомжам приходил редко… Присмотревшись к фотороботу, Пётр Иванович понял, что сам видит его впервые.

– Саня? – обратился он к Сидорову. Сержант глянул и покачал головой:

– Неа…

И тогда Серёгин решил спросить о Шубине у обитателей изолятора. Сидоров и Казаченко приводили их по очереди. Кинув глазом на предложенный портрет, они отвечали:

Ведёркин:

– Не знаю.

Крекер:

– Не тусовался.

Додик:

– Алкаш. По катакомбам не ползал, у Сумчатого не вертелся. Не знаю, наверное, Кашалотова «наседка».

Уж:

– Да не вешайте вы на меня мокруху, я не убивал этого типа!!

Утюг:

– Чего вы мне бомжей пихаете?! Я приличный человек!

Сумчатый:

– Крот!

Ответ Сумчатого заинтересовал Серёгина больше других. Пётр Иванович даже достал бланк протокола и отыскал в ящике стола пишущую ручку, отбросив три непишущих.

– Крот? – переспросил он, приготовившись записывать показания.

– Все – кроты, все – кроты, – запыхтел Сумчатый, трясясь, словно медуза. – Все кроты, ехидные, как мымры… Все кроты в ихнем кротовом кротовнике… мерзкий попугай!

– Хватит притворяться! – рассердился Серёгин, начёркав в протоколе. – Вы его знаете, или нет?!

– Крот! – пискнул Сумчатый.

– Всё ясно, – вздохнул Серёгин и скомкал испорченный бланк. – Саня, спрячь этого «крота» с глаз долой…

Сидоров потащил Сумчатого обратно, в изолятор, и из коридора слышались вопли: