Гагарин

Космонавт осмотрел план работ и присвистнул. «Салют-11» изначально использовалась как чисто военный объект с аскетическим интерьером, где не только центральный и инструментальный отсек выглядят как незавершёнка — с торчащими трубами коммуникаций, но и бытовой тоже.

Когда пристыкуется грузовик, ему в одиночку предстоит перетащить в него снятое армейское оборудование для наблюдений за Землёй, за космическими аппаратами НАТО и для радиоперехвата, предварительно вытащив из транспортника аккуратные панели салатового цвета, рассчитанные прикрыть срам. Если не евроремонт, то какой-то пристойный вид бытовой отсек должен был принять.

Когда прилетят туристы, потребуется полный ремонт с заменой антенны одного из ретрансляторов, повреждённой во время неудачного маневра стыковки. Профессиональный космонавт, сопровождающий пассажиров, окажет помощь.

Ознакомившись с заданием, он кинулся к генералу Губареву.

— Алексей Александрович! Разрешите обратиться.

Тот, только вернувшийся из спортзала, где поддерживал физическую форму, был распаренный после душа. Одетый в спортивный костюм, не в особо импортный «адидас», которым дорожили модники, а обычный советский трикотаж. Основной заботой генерала сейчас являлся огромный комплекс «Салют-12», дающий пристанище космонавтам в количестве от шестнадцати до двадцати четырёх человек. Там были и отсеки сугубо секретные, военного назначения, куда доступ имели лишь избранные, и несколько отсеков для научных исследований, и отдельный отсек-спортзал для компенсации ущерба от гиподинамии при отсутствии силы тяжести, и ёмкости для хранения керосина, сжиженного кислорода, водорода, криптона, последний использовался в качестве рабочего тела для ионного ракетного двигателя, а водород — горючего для некоторых ЖРД. Став основной целью полётов на низкую орбиту, «Салют-12» требовал максимальных усилий по ротации людей. А ещё он стал учебной базой для готовящихся лететь дальше. Иностранцев, кроме ближайших союзников-демократов из сообщества «Интеркосмос», сюда не пускали.

К тому же главный космический порт СССР продолжал расти, достигая размеров настоящей околоземной базы, в том числе для манипуляций со спутниками и дозаправки кораблей, угрожая превратиться со временем в целый космический посёлок. Если бы не рыночные реформы, начатые в шестидесятых, пусть сопровождаемые массой ошибок в начале пути, судорожно исправляемых, и не рост цены на нефть до восьмидесяти долларов за баррель, экономика СССР ни за что бы не выдержала это строительство.

Андрей избежал стажировки на «Салют-12», сразу направившись выше. Командировка на сравнительно небольшую «Салют-11» воспринималась как… В общем, он сам не знал, как к этому относиться.

С одной стороны, она — на как бы второстепенный объект. С другой — почётно, вдобавок достаточно быстро после предыдущего рейса, некоторые ждут очереди год и больше. К тому же командиром экипажа, пусть экипаж состоит из него одного. Но больше всего удивляли сроки подготовки и проведения работ. Потому и поспешил за разъяснениями к начальству.

— Проходи, Гагарин. Сегодня уже потел в спортзале?

— Да пока больше мозги потеют, хоть в теории там нет желёз… Как одному выполнить столь огромный объём работ? Я понимаю — график рассчитан скрупулёзно, едва ли не каждое телодвижение. Но начать первого апреля, а уже двадцатого апреля пристыкуется корабль с тремя туристами? Любой сбой, случайность, неточность…

— Георгий Тимофеевич верит, что ты, коль справился на стационарной, здесь тоже не оплошаешь.

«Оправдай доверие», это непробиваемый аргумент. Аргументный.

— Для пользы дела можно ли перенести старт дней на десять раньше?

— Как будет техника готова. У нас все пуски распланированы на год вперёд.

— И все планы хоть иногда уточняются. У меня основная программа — научиться сборке-упаковке военного оборудования и монтажу декора на макете станции. К Новому году уложусь, вызубрю до автоматизма.

— Куда ты рвёшься? По правилам раньше полугода вообще нельзя в полёт! И тебя не пустим.

— Хочу выиграть время для выполнения поставленной задачи, — не унимался Андрей. — Товарищ генерал-майор, если где-то надо кого-то подвинуть, попрошу отца.

— А вот это ты зря, — мягко отмёл предложение Губарев. — Чем реже будешь прибегать к его помощи, тем проще с людьми в отряде космонавтов. Свободен!

— Есть!

В коридоре его отловил вестовой с запиской: в дежурку поступила телефонограмма с просьбой позвонить в редакцию газеты «Известия» с пятнадцати до семнадцати. Настроение, подпорченное неласковым приёмом у генерала, тотчас улучшилось. Осадок, оставшийся после с телефонного разговора с отцом Ларисы, также растворился.

Подозванная к телефонному аппарату, журналистка начала чрезвычайно строгим тоном, диссонирующим с высоким голосом, почти детским, но явно обрадовалась, признав Гагарина.

— Я теперь в Звёздном, Лариса Евгеньевна. Можем встретиться в Москве, освобожусь в шесть. Доехать к Щёлковской — час. Ничего, что у вас рабочий день уже закончится?

— У газетчиков он не нормированный. Знаете кафе «Созвездие» на Проспекте Вернадского? Недавно открылось, десять минут от станции «Университет». Давайте часов в восемь вечера.

— Можно. Но оно рядом с МГУ, там же наверняка столики будут заняты.

— Для меня всегда найдётся! — самоуверенно ответила Лариса. — До встречи.

И положила трубку.

Странная девочка. На лицо симпатичная, но только для предпочитающих таких — смуглых, черноглазых и темноволосых. Кубань? Надо спросить. Очень худая, тоньше даже, чем мама в молодости. Уверенная в себе до невозможности. Что это — от сознания собственной женской неотразимости и некоторой переоценки внешних данных? Или от номенклатурного папаши, то ли инструктора райкома, то ли профсоюзного босса.

Он поехал, скорее ведомый любопытством, чем поисками любви. В двадцать два Андрей не мог похвастаться сколько-нибудь серьёзными отношениями. Так, были первые школьные влюблённости и разочарования. В авиаучилище провинциальные девицы буквально охотились за сыном «того самого Гагарина». А что, нормальный улов — квартира в Москве, да и при таком свёкре не пропадёшь. Лишь на последнем курсе у него случился роман с замужней дамой, лет на десять старше, супругой вахтовика-дальневосточника, не выдерживающей столько месяцев без мужчины, та раз в неделю отправляла обоих детей к своим родителям и накрывала стол для «дорогого мальчика». Многому научила, в том числе альковным премудростям. Уж точно не рвалась за него замуж и в Москву. От неё и услышал: если хочешь чего-то достичь, добивайся права сказать гордо «Я — Гагарин», а не просто сын «того самого Гагарина». В общем, почти дословно повторила слова отца, и почему-то услышанные от постороннего человека они возымели большее действие.

Закончив занятия на тренажёре «Салюта-11», Андрей сел в «Ниву» и, не заезжая в квартиру, не до конца обжитую, погнал в Москву. На въезде в город образовалась пробка, не такая, как показывают в фильмах про загнивающий Запад, но уже задерживающая движение. Моросил дождик, дворники размазывали капли по стеклу, оттого водители осторожничали. Гагарин предпочёл бросить машину около метро «Щёлковская» и добрался с пересадкой точно вовремя.

Кафе обнаружилось на первом этаже большого дома. Над вывеской «Созвездие» висел большой плакат с профилем Ленина и лозунгом «Мы придём к победе коммунистического труда», очевидно, имелся в виду труд работников общепита.

Около входа болталось два десятка молодых людей студенческого вида. Один, выше на голову, преградил дорогу.

— Мест нет. Видишь — очередь. Дуй назад, вояка.

На плаще не было видно значка лётчика-космонавта СССР, он приколот к кителю, снаружи заметны только голубые погоны старшего лейтенанта и эмблемы ВВС в петлицах.

— У меня забронировано. Позвольте пройти.

— Ах, так ты ещё хамишь!

Парень выделывался перед девушками. Не прошли в кафе — так хоть на улице получат развлечение.