Гарики из Атлантиды. Пожилые записки

* * *

Зря не верят в мудрость зада те, кто мыслит головой: жопа есть — ума не надо, ибо ум у жопы — свой.

* * *

Попыткам осветить свою тюрьму, несчетным видам веры — нет конца, по образу и духу своему творим себе мы вечного Творца.

* * *

И забытья похож восторг, и обморочна дрожь и даже сам предсмертный стон с любовным хрипом схож.

* * *

Когда мы пьем, бутылка честно теплом покоя дарит нас, и мир становится на место, остановив безумный пляс.

* * *

Поток судьбы волочит нас, калеча, о камни дней, то солоных, то пресных, и дикие душевные увечья куда разнообразнее телесных.

* * *

Боюсь, что еврея постигнет в тепле разжиженность духа и крови: еврейское семя на мерзлой земле взрастает гораздо махровей.

* * *

Кормясь газет эрзацной пищей и пья журнальный суррогат, не только духом станешь нищий, но и рассудком небогат.

* * *

Зачем Господь, жестокий и великий, творит огонь, побоище и тьму? Неужто наши слезы, кровь и крики любезны и прельстительны Ему?

* * *

Душа моя, не внемля снам и страхам на поприще земного приключения, колеблет между Бахусом и Бахом свои непостоянные влечения.

* * *

В музейной тиши галерей случайным восторгом согретый, люблю я, усталый еврей, забиться в сортир с сигаретой.

* * *

Друзьям и нянькой, и сиделкой бывал я бедственной порой, моей души обильной грелкой лечился даже геморрой.

* * *

Ум полон гибкости и хамства, когда он с совестью в борьбе, мы никому не лжем так часто и так удачно, как себе.

* * *

Гуляки, выветрясь в руины, полезны миру даже старыми, служа прогрессу медицины симптомами и гонорарами.

* * *

Корни самых массовых несчастий, гибелей в крови и слепоте — лепятся началами от страсти к истине, добру и красоте.

* * *

Науки знания несут нам, и констатируют врачи то несварение рассудка, то недержание речи.

* * *

Чего желать? Служу отчизне, жена готовит мне обед, я гармоничен в этой жизни, как на маевке — менуэт.

* * *

Я слабо верю в докторов с их пересадками сердец, и чем я более здоров, тем неуклонней мой конец.

* * *

От юных до пенсионера сейчас воруют все вокруг, и не крадет одна Венера, поскольку нет обеих рук.

* * *

Время тянет в эмиграцию от российских берегов удивительную нацию — всехних внутренних врагов.

* * *

Плетусь, сутулый и несвежий, струю мораль и книжный дух, вокруг плечистые невежи влекут прелестных потаскух.

* * *

Семья и дом. И видимость достатка. Дышать и жить — не густо, но дают. Я не делюсь на счастье без остатка, и каплей этой горек мой уют.

* * *

В государстве любом век от веку — и обманут, и в душу насрут, а у нас человек человеку — это друг, и товарищ, и Брут.

* * *

Чадит окурок дней моих все глуше и темней, и тонким дымом вьется стих с испепеленных дней.

* * *

Когда вскипает схватка мнений и слюни брызжут по усам, я соглашаюсь. Из-за лени. Но только с тем, что думал сам.

* * *

Среди прочих нравственных калек я имел зарплату и заботу выполнить завет моих коллег: «Изя, не убейся об работу!»

* * *

Еще лежит земля в морозе, а у весны — уже крестины, и шелушится на березе тугая ветка Палестины.

* * *

В юности тоскуя о просторах, мы о них мечтаем и поем, а чуть позже, заперты в конторах, мы легко в канцлагере живем.

* * *

Разгулялись евреи, не чуя узды, зацвели, как болотные лилии, распустили язык, любят быстрой езды и коварно меняют фамилии.

* * *

Свобода мне теперь все реже снится,

я реже говорю о ней теперь, и вялых побуждений вереница минует замурованную дверь. А может быть, она, моя свобода, и прячется в отказе от нее? Доступны книги, радует природа, и сладко мне гниение мое.

* * *

Я никогда не буду классик, имея вкус к еде и пище и тяготея больше к кассе, чем к доле царственной и нищей.

* * *

Когда мучат житейские муки и печаль душу вялую лижет, я немедля беру себя в руки — той подруги, которая ближе.

* * *

Извечно всякий фаворит набить кубышку норовит, поскольку нынче — фаворит, а завтра — задница горит.