Камерные Гарики

Моей жене Тате —

с любовью и благодарностью

Благодарю тебя, Создатель, что сшит не юбочно, а брючно, что многих дам я был приятель, но уходил благополучно. Благодарю тебя, Творец, за то, что думать стал я рано, за то, что к водке огурец ты посылал мне постоянно. Благодарю тебя, Всевышний, за все, к чему я привязался, за то, что я ни разу лишний в кругу друзей не оказался. И за тюрьму благодарю, она во благо мне явилась, она разбила жизнь мою на разных две, что тоже милость. И одному тебе спасибо, что держишь меру тьмы и света, что в мире дьявольски красиво, и мне доступно видеть это.

Тюремный дневник

Во что я верю, жизнь любя? Ведь невозможно жить, не веря. Я верю в случай, и в себя, и в неизбежность стука в двери. 1977 год

Я взял табак, сложил белье — к чему ненужные печали? Сбылось пророчество мое, и в дверь однажды постучали. 1979 год

1

Друзьями и покоем дорожи, люби, покуда любится, и пей, живущие над пропастью во лжи не знают хода участи своей.

2

И я сказал себе: держись, Господь суров, но прав, нельзя прожить в России жизнь, тюрьмы не повидав.

3

Попавшись в подлую ловушку, сменив невольно место жительства, кормлюсь, как волк, через кормушку и охраняюсь, как правительство.

4

Свою тюрьму я заслужил. Года любви, тепла и света я наслаждался, а не жил, и заплатить готов за это.

5

Серебра сигаретного пепла накопился бы холм небольшой за года,пока зрело и крепло все, что есть у меня за душой.

6

Когда нам не на что надеяться и Божий мир не мил глазам, способна сущая безделица пролиться в душу как бальзам.

7

В неволе зависть круче тлеет и злее травит бытие; в соседней камере светлее, и воля ближе из нее.

8

Среди воров и алкоголиков сижу я в каменном стакане, и незнакомка между столиков напрасно ходит в ресторане. Дыша духами и туманами, из кабака идет в кабак и тихо плачет рядом с пьяными, что не найдет меня никак.

9

Думаю я, глядя на собрата, — пьяницу, подонка, неудачника, — как его отец кричал когда-то: «Мальчика! Жена родила мальчика!»

10

Несчастья освежают нас и лечат и раны присыпают слоем соли; чем ниже опускаешься, тем легче дальнейшее наращиванье боли.

11

На крайности последнего отчаянья негаданно-нежданно всякий раз нам тихо улыбается случайная надежда, оживляющая нас.

12

Страны моей главнейшая опора — не стройки сумасшедшего размаха, а серая стандартная контора, владеющая ниточками страха.

13

Тлетворной мы пропитаны смолой апатии, цинизма и безверия. Связавши их порукой круговой, на них, как на китах, стоит империя.

14

Как же преуспели эти суки, здесь меня гоняя, как скотину, я теперь до смерти буду руки при ходьбе закладывать за спину.

15

Повсюду, где забава и забота, на свете нет страшнее ничего, чем цепкая серьезность идиота и хмурая старательность его.

16

Здесь радио включают, когда бьют, и музыкой притушенные крики звучат как предъявляемые в суд животной нашей сущности улики.

17

Томясь тоской и самомнением, не сетуй всуе, милый мой, жизнь постижима лишь в сравнении с болезнью, смертью и тюрьмой.

18

Плевать, что небо снова в тучах и гнет в тоску блажная высь, печаль души врачует случай, а он не может не найтись.

19

Еда, товарищи, табак, потом вернусь в семью; я был бы сволочь и дурак, ругая жизнь мою.

20

Я заметил на долгом пути, что, работу любя беззаветно, палачи очень любят шутить и хотят, чтоб шутили ответно.

21

Из тюрьмы ощутил я страну — даже сердце на миг во мне замерло — всю подряд в ширину и длину как одну необъятную камеру.

22

Бог молча ждет нас. Боль в груди. Туман. Укол. Кровать. И жар тоски, что жил в кредит и нечем отдавать.

23

Я ночью просыпался и курил, боясь, что то же самое приснится: мне машет стая тысячами крыл, а я с ней не могу соединиться.

24

Прихвачен, как засосанный в трубу, я двигаюсь без жалобы и стона, теперь мою дальнейшую судьбу решит пищеварение закона.

25

Прощай, удача, мир и нега! Мы привыкаем ко всему; от невозможности побега я полюбил свою тюрьму.

26

У жизни человеческой на дне, где мерзости и боль текущих бед, есть радости, которые вполне способны поддержать душевный свет.