Газ

Семьдесят шесть, семьдесят семь, семьдесят восемь.

– Нас кто-нибудь слышит?!

Лезвие ножа блестит в моей руке. Оно слишком чистое, чтобы быть орудием убийства. Дождь съел всю кровь, заметая следы моего преступления.

Сто сорок два, сто сорок три, сто сорок четыре.

В правом боку чувствую едкие уколы. Мне кажется, что чьи-то невидимые руки протыкают мою кожу, чтобы прекратить мой бег, чтобы я смог умереть на лестничной площадке, не добравшись до своей квартиры.

По моим щекам тянутся слезы. Каждая капля запирает в себе осколок памяти, чтобы срываться вниз, разбиваться на тысячи деталей и доводов. А что потом? В своих слезах я улавливаю лица тех, кто был так ненавистен мне. Красное лицо учителя, окровавленный молоток, серые глаза матери.

Сто шестьдесят восемь, сто шестьдесят девять, сто семьдесят.

Я стараюсь впихнуть металлический ключ в замочную скважину. Перед глазами все заплыло слезами, которые транслируют память. Руки трясутся, и я не могу попасть в замок, царапая железное покрытие. На нем виднеются рваные раны, и я вспоминаю все панические атаки, что преследовали меня темными вечерами.

Щелк.

Я проваливаюсь в квартиру. Слышу, как за мной захлопывается дверь. Я падаю на колени и сжимаю руками голову. Стараюсь привести дыхание в нормальное состояние, но колкая боль в боку не позволяет мне сосредоточиться. Слезы продолжаю падать на ковер, прямо в то место, откуда торчит нож, который я вогнал в пол одним взмахом руки. Он похож на флагшток, качающийся под давлением едкого ветра.

Я продолжаю считать. Триста пять, триста шесть, триста семь.

Чувствую, как голову заполняют облака. Они напоминают губки по своей структуре, впитывая мои слезы, чтобы после пролить их градом. Вместе с влагой уходит и память. Ветер дует на север, отправляя переполненные тучи длинной вереницей в отсеки разбитой души.

Барабан стиральной машины крутит мои вещи, вымывая остатки крови.

Я голый. Сижу в глубокой ванной и чувствую, как на мои голову и плечи падают холодные струи воды. Перед глазами застряла хрипота памяти – ее предсмертная агония.

Я хочу спать.

Где-то вдалеке я слышу знакомую песню, пока мои руки трясутся, то ли от страха, то ли от холода:

Мимо нас пролетает ночь,

Мимо нас пролетает день,

Я хочу лишь тебе помочь,

Но растворяюсь, словно тень.

7.

Утро.

Сквозь темные шторы в мою комнату забирается свет. Он такой ранний, и я вспоминаю невинность юной девушки.

Горло немного болит, от чего появляется странная сухость. Вирус болезни начинает поражать мое тело. Интересно, как далеко он собирается зайти? Я все еще улавливаю отголоски черно-белых картинок в своей голове.

Стук.

Я открываю глаза.

Мои мысли и мечты разбегаются по телу. Они пробудились. Их своеобразный симбиоз создает мои сны. Если можно называть снами черно-белые картинки в горизонтальной плоскости. Иногда, они даже имеют сюжет, напоминая странный комикс. Совокупность снов порождает графические романы. В них имеет место жестокость, нежность, доброта и злоба.

Стук становится настойчивее.

Звук раздается сквозь всю квартиру. Вернее, наполняет ее, словно газом, чтобы я мог закурить и умереть. Последний затяг крепкой сигареты. Кем я буду, когда умру? Кто я есть сейчас? Умру ли я со своим другом или буду одинок?

Стук заполняет квартиру.

Я встаю с постели. Помятые синие простыни. Я слышал миф, что синий цвет помогает расслабиться.

Мечты наполняют мой организм. Они разносятся вместе с клеточками крови, чтобы поддерживать во мне жизнь. Сейчас они беспомощны в своих фантазиях. Скорее всего, их тела засыпают после ночи работы в моей голове.

Я вспоминаю кровь. Меня тошнит, то ли от стресса, то ли от самого себя.

Стук тесно прилегает к окнам.

Медленно пересекаю зал, стараясь воссоздать события вчерашнего дня. Я их помню, но пытаюсь убедить себя в том, что не прав. Память убивает меня. Я представляю, как на запястьях щелкают браслеты. Чувствую их холод, улыбки полицейских и вырезки завтрашних газет. Мое лицо серого тона и начальник участка. Очередной преступник получит по заслугам.

Я подхожу к двери и слышу едкий звон. Он является той самой спичкой, искрой, что врывается в атмосферу газа, производя невольный взрыв. Мой разум принимает события, стараясь примириться с ними.

Я открываю дверь.

В подъезде слышан шум падающего мусора. Металлическая труба трясется под его давлением, и едкий аромат гниения поднимается к дверям моей квартиры.

Я вижу Алису.

Синее платье касается колен. Оно прилипает к телу, подобно паутине. Алиса улыбается мне, и ее тональный крем соединяется в мелкие трещины.

– Можно войти? – интересуется она.

Темные туфли на высоком каблуке лишь подчеркивают стройные ножки. Они гармонируют с платьем, очаровывая меня целостностью образа.

Алиса заходит в квартиру, за ней захлопывается дверь, и я чувствую аромат ее сладких духов.

Он наполняет помещение – мою зону комфорта.

– Извини, что в таком виде – говорю я.

Ее яркие глаза пробегают по моему бледному обнаженному телу, добираясь до белых трусов. Я напоминаю собой глиняную фигуру, созданную из камня – без изъянов и грязных границ. Моя кожа имеет безжизненный оттенок, словно судьбу выкачивают из организма, чтобы я засыхал, подобно цветку под палящим Солнцем.

Дай мне воды, чтобы я продолжил свою жизнь. Дай воды и уйди, чтобы не ломать мои ветви.

– Ничего страшного – она вновь улыбается.

Молчание.

Наши взгляды пересекаются, словно метеорит, что обрушивается на землю. Траектория падения слишком очевидна. Она останавливает жизнь человечества, ознаменовав окончание эпохи. Столкновение неизбежно в размере чувств. Горький осадок эмоций заменяет собой едкий дым, и я слышу крики в предсмертных агониях. Мои мечты сгорают, превращаясь в пепел, который предстает для меня черным снегом. Таким же черным, как космос внутри моей разбитой души. Он отдает холодом, но я не в силах отвести свой взгляд.