Газ

Старалась.

Направляясь к двери бара, я чувствую холодный взгляд парня в белой кепке. Три – ноль. Он должен плакать. Комментатор продолжает рассказывать о предстоящих матчах. Я понимаю, что игра уже сделана. Он рассказывает о календаре. Наконец-то, мне открывается истинное число – пятнадцатое марта.

Какой сейчас год? Плевать.

У самой стойки появляется девушка.

Я не знаю ее имени.

– Приходите еще – она улыбается и подмигивает.

Выглядит так, словно работала ни первые сутки. Девушка тяжело дышит, и ее молоденькая грудь вздымается, а помада на губах размазывается, напоминая клоунский грим.

Молча, выхожу из бара.

Думаю. Ведь, я не знаю ее имени.

На улице меня встречает дождь. Он медленно падает, а я нет. Капли разбиваются о мокрый асфальт, дополняя лужи. Они одинаковы в своем образе, но различны по природе и картине внутри.

Я надвигаю на голову капюшон спортивной кофты. В его темноте тонут мои глаза, подобно маленьким корабликам в бесконечных лужах.

Капли разбиваются, источая гневный вопль. Они так любят кружиться в воздухе, чтобы, однажды, приносить людям грусть и меланхолию, печаль и депрессию. Под звуки минорного пианино, капли танцуют в атмосфере, очаровывая своей индивидуальностью. Мнимой личностью, которая станет лишь дополнением к холодным лужам однотипности.

Капли – люди. Ведь, после жизни мы все обретаем смерть. А в ней есть серость и ксерокопия. Маленькая фабрика по созданию сложных однотипных материалов. Хотя, быть может, грусть дождя приносит счастье.

Я думаю.

Между нами что-то есть.

Делаю шаг и чувствую холодные брызги на своих усталых плечах.

6.

Улица пахнет свободой.

Этот аромат весенней свежести переплетается с запахом дождевых капель, что разбиваются об мокрый асфальт.

Я думаю.

Моя память достает картины прошлого, стараясь собрать их в однотонный экземпляр. Я пытаюсь вспомнить, когда появился Макс, но вереницы прошлого рисуют другие шедевры.

Я вспоминаю жестокость и боль.

Очень медленно пробираясь сквозь тонкие улочки, я замечаю свет фонарей. Они похожи на бисер звездного неба, но так далеки от идеала.

Ток бежит по высоким проводам, подпитывая энергией плафоны, чтобы они светили ярче, но те продолжали тускло нагреваться, дабы вспыхнуть и перегореть, оставить город в кромешной тьме под музыку дождя.

Вспоминаю пустые бутылки, что звенели под ногами родителей.

Я продолжаю свой путь, улавливая тяжелые шаги за спиной. Они раздаются в такт тому, как гаснут фонари. И я уже не понимаю, где реальность, а где фантазия.

Плафоны лопаются над моей головой. Они потухают, убивая мою тень. Хитрые маньяки, что стирают прошлое, замыкая меня в темноте.

Чувствую панический страх, но даже не оборачиваюсь назад. Этот ужас всегда приходит в мою грудь, когда я возвращаюсь домой. Зрачки бегают по сторонам, стараясь найти силуэты, что так пугают мое воображение.

Я забываю, что страх спрятан в моей голове. Человечество знает это, но, как и я, предпочитает забыть. Страх – как прикрытие для корысти и лени.

Моя походка меняется. Нога дергается, словно я – кукла на нитках – пока чьи-то пальцы тянут за сплетения, чтобы менять мою уверенность. Старая добрая фобия одиночества, фобия незащищенности, фобия ничтожности в этой темноте.

Плафоны потухают. И с каждым черным пятном в моей голове происходит разряд памяти. Вспышки из прошлого, где школьная столовая и смех, где осудительные взгляды сверстниц, касательно моей грязной одежды.

Мы нищие. Я беден, но беден лишь материально. Страшнее обнищать духовно. Но, разве это можно объяснить тем, чья жизнь украшена розовой помадой и стильными бутиками? Риторика моих вопросов заставляет закрывать глаза, пока по телу несется ужас, охладивший жизненные процессы организма.

Темнота и вспышка. Я вижу, как они смеются, плюют в мой обед, а в моих фантазиях я выпускаю рой свинцовых пчел в их сердца, чтобы оборвать безупречность пульса.

Ускоряю шаг.

– Стой, парень – слышу знакомый голос и оборачиваюсь.

Краем глаза лишь замечаю парня в белой кепке.

Мы в глухом и темном переулке. Я стараюсь позвать Макса, и он приходит. Парень приближается, на его лице я вижу лишь гнев и опьяненные глаза.

Секунда.

Мы чувствуем звонкий удар в голову. Он пришелся в то место, где соединяются затылок и лобные доли – прямо над моим ухом.

Я вспоминаю.

Прошлое догоняет. Рано или поздно, оно приходит вновь, навещает в период болезни и замкнутости. Прошлое живет до тех пор, пока ты не примешь его в свои объятия, не простишь и не подаришь поцелуй.

Я чувствую соль на своих губах.

Мы опираемся на стену белого здания. Ощущаем холод мраморной плитки. Мороз проникает под одежду, облизывает кожу, по которой пробегают отряды мурашек, спускаясь в пятки.

Вспоминаю одиночество и ненависть. В принципе, эти понятия связаны довольно тесно, чтобы граничить на уровне родства. Перед моими глазами несутся кадры темноты, в которой я слышал лишь крики матери и сильные удары отца. Не помню, кто ложился под них – я, либо мой друг.

Следующий удар приходится в живот, и от него расходится боль. Она наполняет вены, заставляя кровь чернеть, впитывать ярость.

На улице тихо.

Вспоминаю темный подвал и бесконечные сутки в нем. Я стараюсь объяснить отцу, что не оскорблял учителя, что это сделал Макс, но он не понимает меня, продолжая издеваться над детской психикой. Я стучу в тяжелую дверь, но слышу лишь иронический смех.

– Посиди и подумай о своем поведении – улавливаю его голос.