Газ

Он так отчетливо звенит в моей голове, будто я совершил прыжок во времени, нарушил цикличный бег стрелок и, каким-то магическим образом, разорвал календарную петлю, возвращаясь в тот миг моих страданий.

Еще удар. Макс сжимает в руке нож, который лежал в кармане. Он всегда берет его с собой, и я не против этого.

Нам необходимы компромиссы.

Я вспоминаю свои слезы в темнице и то, как Макс утешает меня, напевая странную песенку. Даже сейчас, пока мой разум разрывается на две части, я помню ее слова:

Мимо нас пролетает ночь,

Мимо нас пролетает день,

Я хочу лишь тебе помочь,

Но растворяюсь, словно тень.

Стараюсь сдержать слезы, но слышу в темноте чьи-то шаги. Психосоматические иллюзии в размере моей фантазии.

Чувствуем, как крепкие костяшки проносятся вдоль брови, заставляя ее распахнуться. Тонкие капельки крови падают на глаза, застревая в черных ресницах. Наша рука сжимает нож все сильнее.

Щелк.

Лезвие прорезает воздух, словно выпуская ему кишки, чтобы те падали на мокрый асфальт, растворяясь в дожде.

Я вспоминаю, как умирает мать. Ее голубые глаза теряют цвет, чтобы обретать оттенки серости. На ее губах виднеются капли крови. Я плачу над ее телом, пока отец смотрит хоккейный матч по старенькому телевизору, а рядом с ним лежит окровавленный молоток. Он поворачивается ко мне.

– Будет знать, как лезть не в свое дело – по комнате разносится его опьяненный голос.

Под звонкие удары кулаков, ко мне приходит память.

Дом наполняется полицейскими, папа что-то кричит – это слова агонии – пока его руки заламывают за спиной. Толстый офицер уверяет меня, что все будет хорошо, но после следуют бесконечные сутки в детском доме, где моя жизнь превращается в ад. Я вновь вспоминаю школу, только пририсовываю одноклассникам татуировки и дьявольские рога.

Макс рассекает воздух блестящим лезвием, и оно врезается в живот парня в белой кепке.

Удар, за ним еще один.

Я чувствую, как его ладонь ложится на мое плечо, а тело спускается на мокрый асфальт. Успеваю смотреть в его глаза и видеть, как они теряют жизнь. По сухим губам бегут маленькие ручейки крови.

Ненависть переполняет наше сознание. Перед глазами мелькают жалкие лица тех, кто приносил мне лишь боль. Они меняются под музыку дождя, пока нож проникает в тело. Я стараюсь считать удары, но сбиваюсь после пяти.

Я вспоминаю туалет детского дома, как отхаркиваю желчь из своего горла, пока руки дрожат от побоев и холода.

Макс достает нож, отпуская парня на мокрый асфальт. Он падает с хрустом, словно его кости ломаются еще в полете. Моя ладонь трясется, а горячая кровь выжигает на ней стигматы, перебираясь на стальную ручку ножа. На ярком лезвии я вижу сплетения крови, пока мой обидчик начинает хрипеть под звонкую музыку дождя. Капли продолжают стучать по крышам домов, а фонари начинают зажигаться вновь, словно иллюзия рассеивается после розовых таблеток, таких сладких, на завтрак.

Я хочу выбросить холодное оружие, опускаю взгляд и замечаю капли крови на лезвии. Они так нежно ловят гармонию, испытывая симбиоз, будто изначально явились стержнем, каркасом для такой милой детали этого вечера.

– Не бросай нож – кричит Макс и уходит.

Он оставляет меня одного, пока фонари ярко описывают мой силуэт, возвращая тень, забирая прошлое.

Странный обмен. Не правда ли?

Парень в белой кепке старается встать, но вновь падает в красную лужу, а вместо слов из его полуоткрытого рта вырывается пронзительный хрип.

Надо бежать.

Я понимаю это.

Резко срываюсь с места. Вспоминаю, как бежал долгими ночами, пока не падал в бездну коридоров детского дома, в которых куталась темнота, рождалась боль.

Фонари оживают. Они ярко загораются, словно в них поселился Феникс. Желтые пятна на мокром асфальте указывают мне путь. Я наступаю в лужи и чувствую, как ноги намокают. Видимо, пришло время для легкой простуды. Даже сейчас ощущаю, как першит в горле, а жар поднимается до своего предела, чтобы взорвать черепную коробку и позволить фонтану крови бить прямо в небосклон, пачкая звезды.

Дом, за ним еще один.

Я стараюсь ускориться, глупо пологая, что смогу сбежать от собственной памяти. Я вновь забываю о том, что прошлое живет в голове. Единственный способ убежать от него – частичная амнезия на уровне рефлексов.

Я хочу спать.

Позади себя я слышу крик и сирены скорой помощи. Они так оглушительны, что заслоняют собой приказы школьного учителя. Я помню его морду, такую красную от стеснения, когда из прохладного кабинета выходили маленькие растрепанные девочки, а в журнале появлялись их обнаженные образы на блестящих фотографиях.

Я уверяю себя в том, что мир давно прогнил, забывая, что я – часть этого мира. Соответственно, я сам – объект своей ненависти. Невозможно осуждать мир, оставаясь девственно чистым для себя. Это лицемерие на уровне космоса и «бога».

Меня встречает теплота подъезда.

Яркий свет бьет по зрачкам, и я вспоминаю свой выпускной. Лежу в сточной канаве, избитый ублюдками из параллельного класса. По моим губам течет кровь, а скула распухла так, что складывается ощущение, будто меня покусали пчелы. Я слышу их смех и чувствую запах мочи. Мой череп кровоточит, а руки сбиты. На ладони замечаю след от сигареты, словно стигматы, будто был избран небесами для мучений. Я так хочу, чтобы все это оказалось сном. Щипаю себя за запястье, но не просыпаюсь, продолжая отхаркивать кровь.

Раз, два, три – я считаю ступени.

Мои шаги разносятся по этажам, пока в шахте лифта раздаются голоса. Он снова сломан. Похоже, в нем кто-то застрял.

– Помогите! – разносится в подъезде.

Сорок четыре, сорок пять, сорок шесть.

Мое сердце хочет выпрыгнуть из груди, то ли от страха, то ли от бешеного пульса, что отдает в голову, приливая кровь к моим вискам.

В подъезде пахнет сыростью, а по мусоропроводу летят отходы с верхних этажей. Они сильно гремят по металлической трубе, а затем падают на самое дно. Приторный аромат гниения поднимается по этажам.