Газыри

Теперь-то, надеюсь, ясен смысл этой маленькой истории, случившейся лет семь-восемь назад в кубанском городе Лабинске.

Разве нынче это не самая распространенная на родине профессия — мешковать? И занимаются этим все: от меняющего премьеров, словно зверьков в мешке, гаранта Конституции до мальца, расковырявшего напротив дома в асфальте ямку и под проливным дождем потом мокнущего в надежде, что вот-вот в колдобине засядет шикарный «мерс» и новый русский, не отрываясь от баранки, протянет другой рукой стодолларовую бумажку: «Братан, вытолкни!»

Заводы и фабрики все больше стоят. Который год мы сообща не можем распродать все вылежавшее мыслимые и немыслимые сроки заграничное дерьмо, которое сами же, на своем горбу, привезли из дальней Америки либо из ближней Турции. Наши сильно сдавшие не только от голода — от стыда за нас всех школьные учительницы за тридцать, за пятьдесят рублей в день стоят у лотков с памперсами и у щитов со складными зонтиками и темными очками, а вечером работодатели из Закавказья требуют от них иных услуг — в счет зарплаты. На недоуменные вопросы падающих с ног от усталости на улицах столицы — само собой столицы «Отечества — Всей России» — пожилых женщин: «Неужели, мол, вокруг мало молоденьких девчат?» — тридцатилетние, в самом соку «работодатели» отвечают, в простодушном ужасе выкатив глаза: «Заразят!»

Извращенцы с НТВ, не моргнув глазом, скажут вам, что это означает всего лишь то, что в нашей «обновленной России», которую они еще недавно чуть ли не хором называли «этой страной», неуклонно растет уважение к старшим… Но они ничего не могут поделать с лицами, которые мы с вами в надежде выудить хоть слово правды каждый день вынуждены наблюдать на экране. Какой парад мешкованов! Самое время учить детишек физиономике — умению распознавать христопродавцев по глазам, по лицам, по жестам… Когда на экране вьется и пришепетывает кто-либо из сильных мира сего, разве вам не казалось, что у него вот-вот «штаны треснут и хвост выпадет»?

Полно среди мешкованов и казаков, избравших свой, особенный способ этого всеми столь чтимого теперь занятия: в президиуме какого-нибудь очередного, собравшегося на свой съезд в жарком августе политдвижения исходить потом — непременно в папахе и обязательно в бурке. Раньше казачок всегда пахнул лошадкой — такое дело, а как же? Но нынче любая партия должна припахивать казачком, иначе какая же это партия?! Работа, само собою, не бей лежачего: только на это казачков и хватило. Зато другие!

Совместные компании, холдинги и консалтинги, счета в иностранных банках, офшорные зоны… Личный самолет, бронированный джип, охрана из ребятишек-спецназовцев. А спроси: чем занимается-то? Разве не самый точный ответ: «Мешкует!»

У рыночников-то, у всех этих элегантных и чистеньких «гарвардских мальчиков» есть конечно же другое обозначение этого: бизнес. Но чуткое ухо народа-словотворца давно уже различило в этом чужом слове некий неблагозвучный оттенок. Правда, тут начинается всем известное: на вкус да на цвет…

Нравится тебе — называй себя бизнесменом, дилером, банкиром, олигархом. Но разве по сути своей ты, братец, не мешкован?

И я все вспоминаю своего брюссельского друга, спрашивавшего меня и с интересом, и с неподдельным сочувствием: «Может, это бандиты?»

Скорее всего…

«Ряженый»

Перед открытием научной конференции «Мужское начало в традиционном и современном обществе» стояли в одном из просторных залов Центрального музея на Поклонной горе, когда поодаль прошел высокий казак в черкеске, с кинжалом на поясе, но без папахи: прошел медленно, почти торжественно, чуть ли не церемониальным шагом — прямой, словно, и правда что, «аршин проглотил», с видом независимым и даже как будто строгим…

— Кубанец, — сказал я тем, с кем рядом стоял, глядя казаку вслед. — Землячок… Это кто же-то?

— Не знаете его? Адвокат. Яцына. Олег Иванович.

И то, как точно и с подробностями было сказано, словно совместилось с образом незнакомца: это, мол, не кто-нибудь. Не хухры, как говорится. И не мухры.

Не исключаю, что я невольно вздохнул.

Сам форму надевал дважды: первый раз — на примерке в ателье в Краснодаре, когда еще в 90-ом, еще в мифической роли «московского атамана» тоже решил пошить себе гимнастерку и «гали» из черного сукна — тогда чуть не все кубанцы ходили в этой паре с уголком красного шеврона на левом рукаве рубахи: знак готовности к самопожертвованию… эх!

Вечная вам память, погибшим в Абхазии, в Чечне или, как Саша Берлизов, в Приднестровье, вечная память — искупившим фанаберию, хитрованство, излишнюю доверчивость и душевную простоту, а то и непроходимую глупость многих других, кто донашивает либо давно уже доносил похожую пару с нашивкой, к столь многому обязывающей…

Надеть форму хоть разок после примерки я не успел — «отобрал» казаковавший младший: его как раз «кликнули» областным атаманом…

Второй случай: пришлось надеть военно-полевую офицерскую форму без каких бы то ни было знаков различия, когда покойный иеромонах Иннокентий Просвирнин — светлая память, отче! — дал мне послушание отслужить молебен на Куликовом поле, тоже в 90-ом году. И — все.

Потому-то, не исключено, я невольно вздохнул: завидую уверенности, с которой облачаются в казачьи доспехи другие, но сам не могу почему-то себе этого позволить…

Казак был явно младше меня, но я первый подошел к нему поздороваться да познакомиться: уважение к форме! Тут выяснилось, что родители его когда-то жили в Отрадной, там старший брат родился, но потом они переехали в Армавир… потом в Новороссийск, в Краснодар… далее, как говорится, — везде.

В зальчике амфитеатром, где началась конференция, сели вместе. В руках у моего соседа была полиэтиленовая сумка, из которой он достал потом невысокую кубанку, разгладил на коленях, определил в сумку снова проверял, видно, как там шапчонка себя чувствует. Нет-нет да принимался он потихоньку расспрашивать меня об Отрадной, и я сказал ему: мол, у меня с собой четыре моих тома, которые вполне могут послужить учебным пособием по нашим краям — в них все больше об отрадненском Предгорье, так вышло…

После конференции определил он четыре моих тома в сумку, где перед этим лежала папаха, пошли мы к остановке автобуса, чтобы доехать до метро.

Перед спуском к станции у Киевского вокзала он вдруг спохватился было: не успел на воздушке покурить. Тут же махнул рукой, мол — потерплю до своей конечной, но я, то и дело ловивший направленные на него любопытные взгляды, из солидарности сказал ему: давайте здесь — все лишнюю минуту поговорим.

А как на него, и правда, глядели!

Кто — с явной насмешкой, кто — с нарочитым изумлением, а кто и с откровенным восторгом… Вот парочка прошла, и она дернула его за руку, он перестал что-то говорить, обернулся, оба, замедлив шаг, долго глядели… Вот потеплел глазами и поправил ус пожилой человек с клюкой… Вот двое молодых кавказцев, которые по вошедшей недавно в моду полупрезрительной привычке никому дороги не уступать, прямо-таки наткнулись на моего земляка, оба недовольно фыркнули — ну, прямо-таки как бродячие коты перед породистым псом…

За снующими мимо можно стало заметить остановившихся широким кружком зевак: но ведь было, и правда что, на кого поглядеть!

На Олеге Ивановиче добротная бекеша с выпушкой и с высоким стоячим воротником из такого же серого курпея, кубанка самую малость заломлена, но малость эта как бы даже очень расчетливо говорила о столь многом! Хромовые сапоги чищены до блеска, а за широким офицерским ремнем нагайка смотрится вовсе не как безделица…

На визитке Яцыны, которая лежала в моем кармашке, над символическим щитом значилось: «Международная коллегия адвокатов „Санкт-Петербург“». Пониже фамилии с именем-отчеством уточнялось: «Вторая Московская юридическая консультация». Такой вот «адвокат», значит…